Художник Gregg Mather

Практическая диалектика гуманизма

(текст не проверялся редактором)

Аркадий Сигизмундович сидел в кресле слишком вальяжно для джентльмена, в-первых, он развалился почти полулёжа сидя скорее на пояснице, в-вторых, раскинул ноги неподобающе широко, а стопа правой ноги вообще лежала на боку. К всему прочему мужчина ссутулился и не снял в помещении головной убор, которым служила широкополая шляпа – щёгольская у него на родине, но самая заурядная в этих краях. Но джентльмена это мало беспокоило из-за культурного шока, который он испытывал уже несколько дней, с самого момента прибытия в этот так называемый дикий Запад, так что под петицией о официальном закреплении такого названия Аркадий Сигизмундович теперь был готов подписаться. Аркадий ждал прибытия экипажа, который отвезёт его в порт Нью-Йорка, откуда корабль заберёт его домой, в цивилизованную Европу.

- Ну чего вы так приуныли, Аркадий Сигизмундович? – спросил Густас войдя в помещение.
- Всё, схоронили? – поинтересовался у вошедшего Аркадий.
- Схоронили. – без тени скорби ответил Густас и зачем-то принялся рассказывать подробности процесса.
Этот человек был прямым побудителем событий, результат которых окончательно выбил Аркадия Сигизмундовича из колеи ввергнув его разум в пучину грусти и сомнения. Вот и сейчас этот литовец без тени сожаления о содеянном рассказывал о похоронах, которым послужил причиной. А дело было так.

После прибытия в этот городок Аркадий как обычно сразу расположился в гостинице отдохнуть после дороги, но неутомимый Густас в этом не нуждался и по прибытии отправился осматривать поселение. Что в таких местах примечательного можно найти Аркадий Сигизмундович упорно не понимал, ведь в сравнении с любым городом империи эти американские поселения были жалкими деревеньками, не говоря уже про сравнении с Петербургом. Но Густас находил для себя весьма занимательным любование как он выразился однажды: «аутентичной иммиграцией носителей европейской цивилизации на Западный континент». И после обычного отдыха Аркадий не находил Густаса в салуне, как другого своего спутника, поминать которого ему не хотелось никаким словом. Так и в тот раз Аркадий, отдохнув в гостинице и приняв ванну, отправился искать своего спутника-балтийца. А нашёл он его в толпе зевак выстроившейся у кузницы, но Густас выделялся из толпы тем, что ревностно спорил с владельцем, что и привлекало новых и новых зевак.

Как позже узнал Аркадий с слов самого Густаса спор заключался в том, что кузнец утверждал будто бы выкованная им кираса может защитить носителя от пули и он сделает состояние продав патент армии, возможно даже не одной. Густас выразил свои серьёзные сомнения в пулестойкости изделия, сначала в сдержанной, а затем, после грубого протеста кузнеца, в более резкой форме. Слово за слово и спор перешёл в крики с каждым этапом переходя на более агрессивный виток. Аркадий слишком хорошо знал своего спутника и его горячий нрав, именно, что хорошо; Аркадий был уверен в том, что Густас не полезет в драку, конечно же нет, ему это и не требуется, балтиец мастер манипуляций и те рычаги, которые были у него в руках в этой ситуации напугали Аркадия Сигизмундовича. Но помешать литовцу он не мог, так как толпа окружила площадку событий слишком плотно, а протискиваться через неё не позволяло воспитание; поэтому Аркадий был таким же созерцателем происходящего, как и прочие, разве что не позволял себе никаких выкриков.

Густас подначивал кузнеца и добился успеха в своей умелой провокации, в результате которой он побился о заклад с кузнецом, что ели пуля не пробьёт его кирасу, то литовец выплатит сто долларов, большие деньги; но если пуля пробьёт, то так тому и быть, так как балтиец откинув правую фалду пиджака частично укрывавшую кобуру с револьвером достал из кармана сто долларов подчеркнул, что ему не нужны деньги, а раз кузнец уверен в своём изделии, то пусть докажет, что не трус. И мужчина, не задумываясь, согласился, тем более его подначивала толпа местных, по разумению которой это был отличный шанс поставить чужака, изъяснявшегося на ломаном английском, на место. Аркадия оттеснила толпа дававшая место спорщикам, но он начал выкрикивать Густасу нечто вроде: «Одумайтесь!», однако литовец его не слышал или не хотел слышать. На его лице застыла злобная ухмылка пока он проверял свой револьвер Кольта М1873, который он называл, вопреки официальному именованию произвдителя, «widowmaker» (английское – вдоводел). Собственно приобретение ряда образцов стрелкового оружия был одним из мотивов Густаса, кадрового офицера, отправится с Аркадием Сигизмундовичем. Литовец ещё не единожды говорил, что отправляется через океан прежде всего в надежде пострелять в людей, но Аркадий всегда воспринимал эти слова как шутку, до момента первого и последовавших за ним убийств Густасом каких-то местных бандитов.

Спорщики встали друг на против друга, заметно нервничающий кузнец в своей кирасе и довольный литовец, их разделяли примерно пятьдесят метров.
- Только попади в кирасу, слышишь? – крикнул Густасу кузнец.
- За это будьте покойны. – пробурчал литовец себе под нос.
Аркадию порекомендовали этого человека как раз за то, что он увлекался так называемым «gunfight’ом», который требовал навыков как быстро извлечения оружия из кобуры, так и произведения такого же быстрого, но точного выстрела не прицеливаясь, а только выполнив нацелку, читай это и была та самая стрельба от бедра. Вволю потренировавшись на деревянных мишенях Густас был рад представившейся возможности и сразу принял предложение сопровождать Аркадия Сигизмундовича, а гонорар для выходца из богатой семьи был делом десятым.

Видя как Густас откинул фалду пиджака обнажая кобуру, Аркадий отвернулся и через мгновение услышал выстрел, а ещё через мгновение по толпе прокатился глубокий вздох и началась суматоха. Конечно же пуля с такого расстояния пробила кирасу, расплющенная повредила внутренние органы, чем и вызвала смерть кузнеца на месте. Затем началось разбирательство, но весьма непродолжительное, даже без суда, в ходе которого Густаса оправдали, ведь кузнец сам был согласен на такие условия спора. И весь этот процесс, его результаты, поведение литовца и местных шокировали Аркадия Сигизмундовича в очередной, похоже решающий раз. В таком состоянии он не мог отправится на похороны, поэтому сидел в номере гостиницы ожидая возвращения балтийца. Хотя нет, Аркадий ждал прибытия экипажа, чтобы убраться из этой страны восвояси.

- И как раз вовремя прибыл экипаж. – добавил Густас открывая дверь для обслуги, тут же занявшейся багажом.
- Значит пора. – сухо ответил Аркадий и отправился наружу не думая задерживаться ни на минуту.
Спускаясь вниз и идя к экипажу Аркадий обдумывал поведение Густаса.
- Он же был уверен, что пуля пробьёт кирасу, он думал так, даже если и не был уверен, то надеялся. Значит он надеялся убить этого несчастного человека, намеренно. А если знал, то это представляет его в ещё более гнустном свете. Одно дело разбойники, которые угрожают оружием, а другое дело безоружный человек. – рассуждал Аркадий. – А местные что, шериф, «спор есть спор»? Это же не только непредумышленное убийство, а самое что ни на есть умышленное. Густас хотел убить этого человека, он надеялся, был уверен, он знал, что пуле хватит мощности и он преуспеет в своём замысле! Но для местных, для представителей правопорядка это что пустой звук? Дикари!
Аркадий размышлял о этом до самого экипажа и даже располагаясь в нём, но потом посмотрел на Густаса стоявшего снаружи и отдающего распоряжения обслуге крикнул ему: «Густас, вы убийца!» Чем привлёк внимание балтийца, который только молча посмотрел на Аркадия.
- Я не только не желаю вас знать, но и не желаю находиться с вами рядом! – добавил Аркадий Сигизмундович.
- Тем лучше. – с совершенно беззлобной улыбкой ответил литовец и закрыл дверь экипажа снаружи. – Ведь я с вами не еду.
- Как так?! – опешил Аркадий.
- Я остаюсь, мне здесь определённо нравится. – и не добавив ни слова Густас удалился.
Аркадий тоже промолчал, он сказал всё, что хотел выразить, но не обдумал всего, что намеревался осмыслить, поэтому в тяжких думах он пребывал всю дорогу в экипаже, на поезде, а затем и на корабле. Но так и не нашли его мысли гипотетического места успокоения, в котором они могли восстановить баланс между наблюдаемой человеческой реальностью и гуманным образом в душе Аркадия Сигизмундовича.
- Как так можно попустить даже возможность убийства человека, пусть он и допускает такой риск? – этот вопрос не давал покоя гуманисту, которым Аркадий всегда себя считал.

Июнь 4713
(с) Algimantas Sargelas