Ищущий найдёт

(текст не проверялся редактором)

Я дождался когда последний солдат из моего новоорганизованного отряда залезет в бронетранспортёр и последовал за ним, а спустя несколько минут наш транспорт уже маневрировал по поражёнными яростными столкновениями улицам, направляясь на передовую. И, конечно же, в самый неподходящий момент решила напомнить о себе моя правая нога, вернее та её часть, которая ещё осталась при мне, так что пришлось снимать массивный шлем, чтобы проглотить болеутоляющее. Разумеется, мой экзоскелет располагал системой введения веществ в организм, так как без оной принимать их было проблематично, запросто тяжёлый штурмовой скафандр не снимешь, но обстоятельства бескомпромиссной спешки не позволяли снарядить эту систему всеми необходимыми веществами. Тем более сейчас мне требовались опасные для здоровья дозы, что потребовало бы ещё времени на настройку, а если учитывать, что на инструктаж моей новой роты, вверенной мне под начало для выполнения ответственного задания, удалось отвести какие-то двадцать минут, то хорошо, что мне удаётся хотя бы орально принять необходимое. Впрочем я сам вызвался участвовать, вернее продолжать принимать участие в этой заварушке. Учитывая, что меня без возражений перебросили на фронт, в самое пекло прямо из госпиталя в кратчайшие сроки после ампутации, однако вру, ампутацию ноги мне произвели китайцы, а в госпитале только подлатали рану, то положение у моей гордой Монголии не из лучших. Хорошо хоть мой вид экзоскелета позволяет сохранять приемлемую подвижность даже без протеза; да и стыдно жаловаться, остальные из моего десантного отряда вообще погибли. Штурмовая и десантная тяжёлая пехота – гордость вооружённых сил многих стран, экипированная самыми передовыми, если не считать диверсионных, с специфическими функциями, экзоскелетами, есть не только у Монголии, но и у Китая. Так что и в теории, и как показала практика наши ограниченные силы для них не помеха. Это не могло не навести на мысль о том, что я, вернее мы, тут делаем? Я имею ввиду моих новых соратников, экипированных общевойсковыми экзоскелетами, хотя это не так важно, так как их уровень подготовки несравним с навыками моих павших соратников. Понятно что делаем: организовываем контрудары с минимальными задержками, чтобы не дать противнику возможности закрепиться, вот и мы в частности будем штурмовать один важный квартал в многострадальном Баян-Тумене, по улицам которого сейчас покачиваемся в бронетранспортёрах. Я о другом: что движет моими новыми подчинёнными? Они не являются сумасшедшими вроде меня, для которых боевые действия одна из немногих форм бытия позволяющих не сходить с ума от бессмысленности жизни. В режиме цейтнота я согласился на то, что первая половина настолько труслива, что боится сбежать или хотя бы попытаться отказаться, а вторая настолько глупа, что будет исполнять все приказания, даже если это подобная крайне опасная операция. Я горько улыбнулся кривя губы так, что сторонний наблюдатель мог принять это за гримасу вызванную очередным приступом боли, но в шлеме моего лица никто не мог увидеть, разве что ангел-хранитель, которого не существует. Именно этому, а точнее связанному с этим я и усмехнулся: став атеистом, я настолько разуверился в существовании какого то ни было смысла существования разумного существа, что перестал бояться смерти; более того, иногда мне казалось что я её упорно ищу. И в топку все возражения о творчестве, профессиональной реализации и, тем более, общественном благе – это усложнившиеся формы бессмысленного барахтанья, но уже не в «первобытном бульоне» Опарина, а в социальной кастрюле, где варятся амбиции – синдромы павлина, страхи, коих несчь числа, и неискоренимая глупость человеческая. Да, я знаю, что уровень индоктринации китайских солдат зашкаливает все разумные показатели и я не против хотя бы трети от этой величины в копилку морализации не то что всей роты, но хотя бы взвода, составляющего группы штурма и закрепления, мне с ними в непосредственный бой идти. Но вот мы – солдаты, едем убивать других таких же дураков или маньяков ради того, ценность чего для меня неуловима. И знаете что, вы, несуществующие духи хоть предков, хоть бородатых старцев или ещё кого? Меня это устраивает!

И если уж с подробностями, то для Китая, по-честному, попытка заполучить часть Монголии, чтобы сэкономить на пошлинах – хоть и прибыток, но не настолько большой, в масштабах его экономики, чтобы вести себя вот так... неблагоразумно что ли. Неужто это такие большие деньги или дело в образе, дескать фактически владеем дальним востоком России, а вынуждены платить какой-то Монголии за транзит грузов к этим занятым территориям. Я понимаю, что всё в этом инциденте будет списано на какого-нибудь мятежного генерала и его силы, после всего подпишут мирный договор, вероятно Китай даже выплатит компенсации, но значительное снижение пошлин всё равно получит. Получит, если сможет запугать политические силы моей страны, подавить волю. Хм, видимо вот для чего я здесь: чтобы не допустить этого, а иначе кто, как не я... Для кого-то вышесказанное будет звучать патетично и патриотично. Так вот, такой индивид – дурак; ведь по сути мы воюем за пополнение бюджета таможенными сборами. Шикарно! Я едва удержался чтобы не разразиться хохотом. И опять же: меня это устраивает. Мы не сможем победить настолько большую армию с её огромными материальными и людскими ресурсами, нам это и не нужно в настоящих условиях, Монголии требуется демонстративно остановить вторжение, а затягивать нападение Китай не сможет, так как у него спросят почему его вооружённые силы не предпринимают никаких усилий по усмирению мятежников. К счастью, постоянные потуги нашего соседа усесться на императорский трон Азии мозолят глаза другим крупным игрокам как в регионе, так и в мире. Я окинул взглядом свой отряд и прикинул вероятность того, что кто-нибудь из них утруждается подобными размышлениями, скорее думают как выжить. Хотя «чужая душа – потёмки», кто-нибудь из них может подозревать в содержании моих мыслей размышления о наилучшем выполнении задачи, а подозревать в мне, явившемся сюда добровольно несмотря на ранение, вычисляющего свои шансы на выживание было бы странно. А ведь у нас неплохие шансы, рота разбита на три взвода, первый из которых, собственно мой, штурмующая группа, которую оснастили по образцу тяжёлой пехоты. Эти экзоскелеты, конечно, не наши десантные скафандры, но по уровню защищённости и насыщения приборами помощи в восприятии и ведении огня – на уровне, а зная рекрутский характер армии КНР, то уже в второй линии нас ждут в лучшем случае солдаты в общевойсковых экзоскелетах, а значит, учитывая наше вооружение, с противоосколочной защитой. Главная проблема – опорный пункт и фланкирующие его отряды, там могут быть элитные подразделения, а у этих парней даже излучатели есть... и андроиды.

Целью штурма было офисное здание Пенсионного фонда занятое китайцами, официально «силами неизвестного агрессора». Здание добротное, крепкое и выгодно расположенное, так как было протяжённым, достаточно глубоким и располагалось так, что представляло из себя пусть и не спроектированное для этого, но эффективное укрепление. Укрепление это разворачивалось преградой по настоящей линии фронта и позволяло контролировать обширную территорию, включая озеленённую площадь с фонтаном перед ним и офисное здание напротив, пока ещё остававшееся за нами. В отличие от позиции оппонента, офисное здание имело остекление нижних и верхних этажей в всю высоту и ширину, внизу для магазинов и кафе, а вверху для офисов подороже; так что организовать огневые точки в этих местах – де факто на фронте, на расстоянии прямого огня, нам было невозможно. Да что уж там, разведывательные мероприятия постоянно прерывались и наших солдат противник загонял вглубь здания, нередко с потерями; а если учесть что линия фронта остановилась здесь всего четыре-пять часов назад – бои были жестокими и опорный пункт врага был осколком косточки от свиных рёбрышек под десной. Северо-западнее, то есть на левом фланге, была парковка этого самого филиала Пенсионного фонда, то есть открытое пространство, которое прекрасно фланкировалось из занятого китайцами укрепления. С правого фланга, за четырёхполосной дорогой хоть и располагался девятиэтажный жилой дом, вклинивающийся в позиции врага, но после ожесточённых боёв внутри, с подрывом внутренних стен китайцами, в попытках вытеснить наших, часть дома обвалилась. В общем, чтобы подобраться к юго-восточной части здания Пенсионного фонда, естественно не менее позиционно-выгодно фланкируемой, необходимо было через завал взять штурмом удалённую часть дома, занятую китайцами же. А за этим домом, восточнее, был парк аттракционов, в своё время послуживший причиной выражения недовольства жителями разрушенного дома; главное, что место для штурма так же не из лучших. За парком восьмиполосная магистраль... Дальше уже не моя головная боль, ради более гибкого натиска настолько быстро перемещать соединения в количестве роты с отрядами тяжёлой пехоты в их составе в условиях столь напряжённой обстановки, по крайней мере, на этом участке фронта, моё руководство не собиралось или не могло. В общем и целом нам предстояло штурмовать здание Пенсионного фонда напрямую под прикрытием задымления, сразу после отвлекающей атаки с левого фланга и обрушения уцелевшей части жилого дома занятой китайцами. Нападающие по понятным причинам не ровняли с землёй всё и вся тяжёлой артиллерией, а вот наше командование в сложившейся ситуации приняло решение таки снести мешающую часть дома, тем более когда его конструкция – здание старое, панельное, и факт того, что из обитателей там одни солдаты противника, благоприятствовали. Прибываем на бронетранспортёрах в квадрат, высаживаемся, докладываем командиру участка и сразу же начинаем операцию, времени на оперативное уточнение обстановки нам никто не давал. Может показаться, что атака самоубийственная, но если мои подчинённые не будут малодушничать, то вполне осуществимая. Да, всю технику уничтожат, да и плевать – она под роботизированным управлением будет, новую купим, а мы, защищённые от ударных волн взрывов, мелких и средних осколков, доберёмся до здания и уж там устроим; опять же, если в нужный момент забыть о том что ты – живой, семья, дети, ипотека, планы на старость, мечты какие-то, которые для зефирок в глазури, то сдюжим. Я в подобных операциях не раз участвовал; более того, авиадесантирование выполнял, а оно куда опаснее в современных условиях, а за всю карьеру только ногу потерял... и весь свой отряд.

– Командир, – штурман обратился не к мне, а к ахмаду роты, тот же указал подчинённому на меня. – Прошу прощения, командир, – на этот раз он обратился к мне, – Начальник участка требует сходу приступать к операции, утверждает что штабные одобрили и артудар уже нанесли.
– Что за фортель?! – рявкнул я, пытаясь понять что происходит.
Да, понятно – постоянно что-то идёт не по плану, так как это игра двух активных сторон, но мне нужно знать детали и мотивы, чтобы понять какая опасность появилась или особо актуализировалась.
– Тяжело, парни сходу давайте, – услышали мы плохо различимые из-за подавления слова начальника участка, когда штурман выполнил ретрансляцию в наши индивидуальные средства связи. – Если не вонзимся, они окружат, с правого фланга лезут.
– Они у нас лезут! – ворвался в эфир чей-то голос.
– Так выброси их! – потребовал начальник участка.
– Не могу, «ГП-шат» без остановки. Они сверху зашли, сверху! – настаивал голос.
– Сука! – только и успел подумать я, как наш бронетранспортёр окатило осколками баллистической активной защиты впереди едущего транспорта, его атаковали.
Через пару секунд настал и наш черёд, по броне стали колотить удары, на которые не реагировала активная защита.
– Реактивные гранаты малого калибра, оборудование сбивают или пугают, – сразу же смекнул я.
– Уходи в двор! – скомандовал ахмад роты, я не стал вмешиваться, решение здравое.
И как только ведущий свернул в двор, в нас прилетела сначала одна ракета, которую уничтожила лучевая активная защита, затем вторая, поражённая баллистической, а потом и третья; в боевом отделении раздался хлопок, заметались снопы искр, но никто не пострадал. В нашей экипировке в такой ситуации даже уши не заложит.
– Дублированная, – позволил себе комментарий пилот, подразумевая то, что динамическую пассивную защиту ракета тоже преодолела.
На наше счастье четвёртой ракеты не последовало, да и как-то слишком уж расточительно тратить три залпа на какой-то бронетранспортёр, или китайцы знают, либо догадываются, кто в нём к ним едет? Шпионов в наших штабах при подготовке настолько наглой акции Китай заиметь уж постарался бы. Моя штурмовая группа укрылась в дворе здания, не доехав до планового места назначения всего ничего, но этого нам ныне и не требовалось, так как нас атаковали с верхнего этажа этого же здания, того самого – офисного, стоящего напротив здания Пенсионного фронта.
– Вот ведь как изголились – высунулись с ракетницей для обстрела, уже ничего не боятся, – подумал я и скомандовал общую высадку.
Полная картина мне пока была не ясна, но для начала полезных, можно сказать критически важных, действий, информации уже хватило: китайцы заняли верхние этажи офисного здания и загоняют наших внутрь, чтобы потом вообще вытеснить или уничтожить. «Уничтожить», кто начал употреблять это слово так глупо?! Убить, чтобы всех убить. О этом и жаловался, видимо командир отряда, охранявший прифронтовое строение. Теперь наша задача контратакой выбить китайцев из здания, чем мы и занялись, когда я спешно пояснил ситуацию ахлагчам и наметил маршруты отрядам. А ведь остальная часть роты ещё даже не прибыла и теперь, остановившись в тылу, продвигается и вовсе пешком не самым быстрым маршрутом. Так что моим тридцати подчинённым предстоит и прикрывать фланги, и штурмовать, и даже закрепляться в случае чего.
– Ты замыкаешь, если что, принимай командование, – пояснил я ахмаду роты и повёл свой отряд на штурм.

Внутрь, через аварийный выход, мы попали без проблем и быстро-быстро направились к лестницам. Мой отряд должен был обеспечить контроль наиболее важного объекта в этой части здания, и пока дело не дошло до проделывания дыр в полах-потолках, то этим объектом являются лестницы. Китайцы уже развернули локальные устройства радио-электронной борьбы, которые изрядно портили нашу деятельность: значительно ухудшалась связь, а значит оперативная координация. А также для автоматической идентификации свой-чужой оставались только системы основанные на оптических датчиках, то есть заглянув за угол они узнают своих и сообщат о этом в визор; а реакция солдата может быть и быстрее, и он выстрелит, чего не происходит, когда знаешь заранее, что за углом свои. Поэтому первым шёл я, не столько из-за выдающейся скорости реакции, в этом я был середнячок и один из моих сослуживцев как-то получил от меня очередь в спину, к счастью хоть и пробившую силовую установку, но остановленную вторичной бронёй за ней, сколько из-за ответственности, которую возлагаю на себя. Да и к тому же когда завяжется активный бой, то кто как не я должен будет персональным примером продемонстрировать то, как его следует вести: яростно, но разумно, с куражом, но осторожно, а в целом – нагло и умело, хватая всю инициативу какая доступна себе и отряду. Так что на роль тарана я, видимо неосознанно искавший смерти, к тому же с боевым опытом, – лучший кандидат. Пока мы преодолевали пролёт за пролётом, звуки боя становились всё громче, это и хорошая и одновременна плохая особенность тяжёлых экзоскелетов, являвшихся фактически скафандрами. Дело в том, что они в числе прочего предоставляли защиту от шумов, так что звуки непрекращающейся перестрелки с кинжальной дистанции, которая едва улавливалась за постоянными взрывами гранат, способные оглушить неэкипированного должным образом человека, для нас были мягкими и, что главное, информативными: скафандр аккуратно наращивал громкость, чтобы носитель мог понимать что это за звук: пистолетный выстрел или винтовочный, взрыв ручной гранаты или полукилограммового взрывпакета, и насколько он далеко, при этом не глохнуть по мере приближения. Недостаток же в том, что привыкаешь к мягким шумам, персонально я и опрошенные мною коллеги, и соответственно животное чувство реальности притупляется; как мне тогда какой-то спец сказал: «Не то раздражение в базальных ганглиях, будто музыку слушаем, а не стимул «бей-беги» получаешь». Попытки связаться с ответственным за оборону здания оканчивались провалом, но хуже всего было то, что по всей видимости командир взвода погиб вместе с своим отрядом, так как никакие из каналов, отведённых ему и его замам-ахлагчам, названные скафандром из базы данных, никем не занимались. Вот это плохо, но прогнозируемо, если китайцы ворвались в глубь позиций, то обеспечат дотекание сил в таком количестве, что взвод их не остановит, не говоря уже о отряде солдат в общевойсковой экипировке. Да, у Монгольских сил, как небольшой армии, в общевойсковой экипировке был экзоскелет, позволявший и больше снаряжения нести, и защита из более многослойного кевлара с пропиткой наногелями закрывала всё тело, тяжёлый шлем, а не каска, но на таком расстоянии боя против штурмовых винтовок это не защита. Конечно, от мелких осколков гранат защищает, но потому подобное оружие почти и исчезло, что гранаты с мелкими, но очень быстрыми осколками стали малоэффективны. А потому против мощных противопехотных гранат наша общевойсковая экипировка была идентична по неэффективности защиты с китайской, не оснащённой экзоскелетом с всеми следствиями.

– Контакт! – выпалил я, когда увидел показания видеодатчика своего оружия, которое направил в дверной проём очередного этажа, пару фигур. – Свои, – выдохнув с облегчением поспешно уточнил я.
В фойе находилось двое солдат, один сидел, протянув ногу у стены, видимо был ранен, а второй спешно снаряжал магазин то и дело роняя на пол патроны из подсумка.
– Внимание, это армия Монголии, назовитесь! – крикнул я, чем изрядно напугал стоявшего солдата.
– Свои, не стреляйте! – выкрикнул в ответ сидевший и поднял руку. – Я ахлах дэслэгч Ёндонгийн Отгонбаяр.
Он стал называть номер роты и батальона, но я оставил эту информацию без внимания, сосредоточившись на осмотре помещения; да, парней могли взять в плен и использовать для засады, они испытывают страх и хотят вернутся домой, так что бдительность терять нельзя. Я пнул ногой дверь в коридор к офисам тут же высунув в дверной проём ствол револьверного гранатомёта, но там никого не было. Мои подчинённые приемлемо заняли оборону; а ахмад, как замыкающий, вообще остался этажом ниже.
– Ты командир разведывательного взвода, который помощи просил? – спросил я у сидящего.
– Нет, – удивлённо и растеряно ответил он, – Я командир роты закрепления, разведвзвод уничтожен, – вдруг его зрачки увеличились до нормального размера, как будто он опомнился. – Моих спасайте! Я помощь просил, я! Их, – видимо он имел ввиду китайцев, – Нескончаемый поток!
Он сидел неспроста, левая рука была изорвана осколками и обильно обработанная гемастатическим гелем походила на жаркое с вкраплениями бяслага, а судя по суженым зрачкам химии в офицера сослуживцами было инъектированно прилично.
– Ты, за мной, – скомандовал я солдату, который был с ахлах дэслэгчем, и схватив его за шкирку, потащил рядом с собой. – Быстро отвечай на мои вопросы, если не уверен так и говори – «не знаю», – проинструктировал его я пока возвращался к лестницам. – Понял?!
– Да... – он запнулся не зная как меня назвать, ведь знаков различия на моей броне не было; однако тащить его долго не пришлось, солдат взял себя в руки и в темпе последовал рядом с мной.
– Итак, ты заметил в экипировке противника странности, кого-нибудь в броне как у меня?
– Я не уверен, – сомневаясь начал он, опасаясь упустить столь важную информацию.
Но раз он не заметил тяжёлой пехоты, которая, в случае наличия, просто обязана присутствовать на острие атаки, то либо каким-то образом не участвовал в бою, либо таковой пехоты у врага пока не было.
– Оружие противника: винтовки, гранаты, что-нибудь интересное?
– Я не уверен, – он сам понял, что его показания почти бесполезны и постарался исправиться. – Ничего крупнокалиберного, рядовые звуки и эффекты, как на учениях у нас в армии.
– Понятно. А в их тактике, ты не замечал чего-то особенного? – хотелось бы услышать рассказ солдата сначала и до конца о всём увиденном: как началась атака, как шёл бой, обстоятельства того, как он оказался с своим командиром здесь, но на это не было времени.
– Дымы, гранаты, в том числе из гранатомётов, штурм с стрельбой, – отвечал солдат стараясь вспомнить что-нибудь важное. – Ничего особенного, мы в контратаке действовали так же. Крики раненых, возгласы на незнакомом языке, – он умно или удачно подметил последние детали, значит и правда, в силах атакующих много солдат в общевойсковой экипировке лишённой даже тактических приборов связи с изолированными актами коммуникации.
– Как обстановка в целом, сколько у нас времени? – я прекрасно понимал, что даже офицер с боевым опытом может ошибиться в подобных прогнозах, но что-то лучше, чем ничего.
– Если бы они не угрожали быстрым окружением, то мы посыпались бы очень быстро. Наши там долго не продержатся, – последнее он выпалил с неким фатализмом, видимо не особо веря в один отряд.
– Ясно. Эвакуируй командира, вам тут делать больше нечего.
Мы стали продвигаться выше, тем временем я попытался связаться с кем-нибудь из офицеров или начальствующего состава, ответственных за оборону офисного здания, но безрезультатно. Хотя не удивительно, если у них там жаркий бой, то даже получая запросы связи им не досуг отвечать, и без разницы кто запрашивает, тем более из штаба так же наверняка затыкали запросами. А что им ответить: «У нас тут совершенный илжиг, хурандаа»? Мы заняли ещё один этаж, тут же осмотрели его, чисто. В это время ахмад вверенной мне роты проверил обстановку в наших рядах и доложил, что второй отряд поднимается на осмотренные нами этажи, а третий сообщает, что на охраняемом ими участке внутреннего двора и с его флангов нападения или передвижения противника отсутствуют. Вероятно китайцы заметили подход наших сил, в смысле остальных отрядов роты, и спускаться на открытую местность для штурма с флангов не решались. И только отряд оставил осмотренный этаж как в его глубине система аудиальной разведки скафандра заметила характерные, отличные от прочих звуки: сначала один взрыв, затем серию других. Я воспроизвёл уже отредактированную запись и сразу понял что это – минные заграждения внутри здания, препятствовавшие свободному перемещению противника по каждому отдельному этажу. Первый взрыв – основная мина у дверного проёма, затем можно различить легко узнаваемые звуки запуска гранат в коридор и их последующие взрывы. Значит китайцы уже и на этом этаже, а попали они на него по внешней стене, через те огромные оконные порталы, которые защитить автоматикой из разряда «разорись». Дверная активная защита, способная идентифицировать вторжение и обладающая простой, а потому сложно подавляемой сенсорной аппаратурой, врага сдержит на какое-то время, но не надолго. И если поднявшись мы встретимся с китайцами, то всё плохо, так как нас могут прямо сейчас окружать, даже если мы выиграем первый бой; а второй отряд подтягивать нельзя, ведь освободившиеся первые этажи, занятые врагом – почти потеря и этого здания. Выбивать противников, занимающих этажи спуском с наружной стены, тоже не вариант, так как мы то не сможем даже в внешние помещения показаться – всё простреливается из здания Пенсионного фонда. А прекращать выполнение операции команды не было; и да, я могу запросто бросить погибающих, если будет такой приказ. Если честно, то не понимаю как можно рисковать куда большим количеством жизней, спасая небольшие силы; конечно, с точки зрения пропаганды и боевого духа, де мы вас не бросим, это полезно, но с практической стороны – форменное военное преступление. Солдат – боевая единица, у нас не призывная армия рабов, а добровольное наёмничество и платят хорошо, так что раньше надо было думать о рисках, в числе которых сложная боевая обстановка. Ну а аргументы про глупое командование меня тоже всегда смешили, если кризис – следствие его ошибки, то за такое предусмотрена ответственность, а в случае сбоя всей системы, то претензии уже к ней. Я усмехнулся, на пару секунд забыв о приближающихся и становящихся всё громче звуках боя, так как вспомнил как получил в челюсть от сослуживца в горячке обсуждения именно этой темы. Знатно он меня тогда приложил, один удар и я в отключке; теперь он мёртв, а я жив и веду отряд в контратаку, что де факто можно воспринимать в числе прочего и как для спасения остатков роты закрепления, иронично.

– Добрались, – оповестил я подчинённых, следовавших за мной, хотя они и сами могли догадаться по клубам дыма, заполнявших лестницы и входы на этажи.
А по мере медленного, шаг за шагом, подъёма в этом дыму можно было уловить вспышки. Видимо у роты очень серьёзные проблемы, так как их тыл прикрывали только полуимпровизированные мины, установленные на двери ведущие с этажей к лестницам. Всё это мы наблюдали в визорах, позволявших ориентироваться в подобном задымлении; видно недалеко, а в специальных дымах, с куда большей концентрацией поглощающих частиц, вообще на несколько метров перед собой, но это куда лучше, нежели воевать наощупь. Трудно сказать, что бы могло произойти, если б не особенности сложившейся ситуации позволившей подойти настолько близко, что система идентификации «свой-чужой» начала функционировать в всей многорежимности. Так как в условиях такого задымления все наши солдаты надели противогазы с приборами инфракрасного, а последние были интегрированы в визоры, визуализирующими в том числе информацию «свой-чужой». Очень удобно в условиях плохой видимости видеть ярко очерченные силуэты сослуживцев. Соратники мгновенно отреагировали, в том числе действуя с осторожностью, не исключая возможность ложных сигналов, а потому на площадку выскочили двое с стволами направленными в мою сторону. К сожалению связи с ними не было, это же простые рядовые, у них свой канал общения, да и в офицерском я ни до кого не достучался, так что я опустил оружие, показывая пустые руки, а отряду приказал сделать то же самое. Позволив возбуждённым солдатам посмотреть на нас несколько секунд и успокоиться, я приблизился и через громкую связь попробовал докричаться до них, но шум был такой, что моя речь пропала в звуках боя. Я подумал прибавить звук, да, до грохочущего и демаскирующего, но вариантов лучше не придумал, как один из солдат сам подошёл почти в плотную и стал орать мне в шлем вопросы о том, являемся ли мы подкреплением. Его крики, благодаря скафандру, я смог разобрать, и как оказалось он тоже худо-бедно слышал, видимо общевойсковые наушники, защищавшие от шумов тоже могли справляться с тонкой фильтрацией. Всё-таки бортовой компьютер естественную, сдобренную армейским арго, речь распознаёт далеко от удовлетворительного уровня, а иначе вывел бы в текстовой форме в визоре.
– Я Пурэвсурэн Лундэгийн, – назвался он, – Рядовой, принял командование, нас осталось пятнадцать, – быстро и по делу стал пояснять он. – Мы их остановили, ведём вялотекущий бой, но ни отойти, ни прикрыть тылы не можем. Да и боеприпасы на исходе.
Я не особо удивился тому, как спокойно этот человек воспринимает ситуацию и трезво её оценивает – хороший солдат, машина; выживет – далеко пойдёт, звание ахлагч считай у него в кармане. Его даже не удивило наше количество, хотя возможно с своими датчиками он не видел, что на десятом солдате наш отряд заканчивается и там в дыму, больше никого нет. А я, в свою очередь, понял почему в командных каналах никто не отвечал, они все либо погибли, либо были командиром роты, едва находившимся в сознании и, уж тем более, без всяких приборов связи у органов слуха или зрения.
– Какие приказы будут?
– Подчинитесь мне? – уточнил я.
– Ну, – не ожидая такого вопроса, впервые за наше непродолжительное знакомство, растерялся рядовой, – Да, конечно.
– Штурмовать сейчас будем. Продолжайте что делали, мы разведаем и я дополню приказы, – пояснил я, перейдя в канал, названный Лундэгийном.
– И ещё, – Лундэгийн взял паузу, – Там наверняка найдётся полно наших, тяжелораненых...
– Сделаю что смогу, – обманул его я, ведь то, как мы будем штурмовать не предполагает кому-то, свой он или враг, выжить.
А также я не стал информировать мой четвёртый, расширенный, отряд, о том, что в эти минуты к нам в тыл, возможно, да какое там возможно, точно, вопрос с какой скоростью, заходит неприятель. С другой стороны преуспев здесь, мы сможешь как два паровых молота расплющить врага силами первого и второго отрядов; собственно на это я и надеялся поднимаясь сюда.

Пока отряд спешно готовился к штурму: соединяя магазины попарно и набивая ими сумки быстрого доступа, прикрепляя к туловищу на все возможные освобождённые места карманы для гранат, я приготовил крупных дронов, одного разведывательного, а другого активной защиты. Последний был крайне полезным роботом, способным сбивать ракеты, пусть и с невыдающейся эффективностью, но уже что-то; а мысль применить своё противотехническое оружие против нас – тяжёлой пехоты, наверняка посетит голову китайца, вооружённого таковым. Разведывательного я сразу же направил в зону предстоящего штурма, проводная связь обеспечивала надёжное соединение с ним и пока противник пребывающий в бою сообразил что это здесь катается и смог нанести роботу повреждения полностью выведшие его из строя, я получил расширенные разведданные. Новые сведения я отправил своему отряду, солдаты которого не отвлекаясь от общей обстановки могли с ними ознакомиться.
– Ну разумеется, – с огорчением констатировал я, – Когда китайцы поспешили выстрелить из огнемёта для острастки.
Скафандр сообщил о ударной волне, и я проверил пострадал ли кто из остатков роты закрепления; к счастью нет, они заняли такие позиции, что достать их было проблематично, что, наверняка, и позволило им продержаться так долго. Меня же больше обрадовало отсутствие последующих залпов из огнемёта, являвшегося скорее крупнокалиберным противопехотным гранатомётом, а сохранявшаяся неизменной интенсивность огня, которую отслеживал и составлял в статистические данные компьютер скафандра, хоть о чём-то да свидетельствовала. Правда особенно рассчитывать на это я бы не стал, приятно считать противника глупым или вовсе дураком, но опасно; лучше мнить в нём прозорливого умника, который сообразит, что дрон, даже если не идентифицировано его функциональное назначение, признак прибытия подкрепления, которое, то есть нас, китайцы не заметить не могли – они же нас обстреляли ещё при подъезде в конце-концов. Однако это и возможная усиленная готовность врага меня не особо волновала, он и так вёл бой, ничего радикального он в краткий срок не изменит, если только не знает, что сейчас подвергнется штурму тяжёлой пехоты, а вот на это незнание я уже надеялся. С другой стороны для подготовки я сделал то немногое, что мог, а потому...
– Руби мя-я-со! – скомандовал я машинально в атакующем раже, забыв что этот клич теперь знаком только мне одному, и отряд ринулся на штурм.
Разумеется, мы не выскочили на линии огня противника просто так, предварительно и так задымлённые помещения заполнили дымы с насыщенными взвесями, надёжно скрывающими от восприятия даже специальных приборов с масса-габаритами удовлетворяющих ношению солдатом. Китайцы поначалу открыли беспорядочный огонь из всех стволов, но большинство из них удалось заткнуть залпом из линейных штурмовых систем. Последние это незамысловатые устройства, в которых гранаты расположены в стволе друг за другом, а вышибной заряд невелик, так как необходимости обеспечения большой дальности полёта нет, зато гранатомёт мал, лёгок, и отстрел происходит мгновенно и с радующим мой слух звуком. Сами осколки в гранатах не особо и опасны, вернее не смертельны даже для солдата в, внезапно, противоосколочной защите, но визуальношумовой эффект, который они производят, когда рикошетируют от стен с вспышками и шипением хорошо загоняет врага в укрытия. А уж дальше – дело техники боя: ворвались, рассредоточились, определили сигналы врага по направлениям, обстреляли из автоматического гранатомёта, отрезали возвращение или добили поражённых из стрелкового оружия, а винтовки у нас были будь здоров, патрон 12,7х99 – аргумент. И пока первое звено меняет магазины в гранатомёте и стрелковом оружии, второе начинает применять свои гранатомёты; и так с двух флангов с манёвром через центр, разумеется, последнее верно по отношению к тому, что мы штурмовали сейчас. Помню раньше тяжёлый экзоскелет обладал турельной системой для крепления пулемёта, гранатомёта и прочего оружия, но от неё отказались в силу ряда причин: тяжеловата, и не так надёжна как руки человека, к тому же, что очень важно, гибкость огня куда хуже тех же рук, ну и тупила она бывало, причём по-чёрному... Не говоря уже о том, что над головой считай мешок с песком вращается, в общем дорабатывать и улучшать. Парни с помощью бортового компьютера и подбодренные инъекциями, которые произвёл скафандр же, отлично справлялись, китайцы сначала не смогли внятно ответить, затем были сломлены, а потом начался форменный погром: бронированные гиганты, извергающие ливень пуль и гранат, уверенно и быстро продвигались в клубах дыма, словно жнецы пришедшие за своими законными жертвами. Всё-таки превосходство в огневой мощи, которую можно реализовывать благодаря броне, надёжности оружия, помощи скафандра информацией и прочим-прочим, а в моём случае ещё и опытом, который делал мой мозг едва ли не лучше бортовой вычислительной машины... ну ладно, преувеличиваю конечно, обеспечивает успех. Я неоднократно изучал местность после десантирования и штурма, и не я один, и могу сказать, что при применении нашего оружия укрытий имеются считанные единицы, а иногда их и вовсе нет. Та же полудюймовая пуля, вытолкнутая зарядом столь мощного патрона рикошетируя от добротных бетонных стен сохраняет недюжинную энергию, то есть остаётся смертельно опасной, а если произвести нехитрые арифметические расчёты скорострельности оружия, количества стволов в штурмующей группе, то величина насыщения пространства опасными объектами не радует штурмуемых. Остановить тяжёлую пехоту можно и в общем-то не является чем-то героическим или требующим военного гения, требуется время и знание, чтобы подготовить к встрече мощное вооружение, причём к такому вооружению не относятся противопехотные гранатомёты или огнемёты, они скафандру не особо опасны. В общем, нужно закрепиться и конкретно против тяжёлой пехоты. Но даже если бы эти штурмуемые сейчас китайцы имели на огневом рубеже пару станковых крупнокалиберных пулемётов, то в лучшем случае они бы обеспечили нам потери, но были бы всё равно уничтожены не остановив штурм. Эти мысли промелькнули на границе моего сознания как отчёт ментора-архивиста в качестве резюме: штурм в тяжелобронированных скафандрах, движимых мощными экзоскелетами, ну очень эффективен, он, в числе прочего, заметно подкосил общевойсковую доктрину малых пехотных групп.

Однако дальше стало сложнее, необходимо было рассредоточиться и зачищать офисы, что уменьшало наше преимущество в огневой мощи. Но уцелевшие в ходе штурма китайцы, то ли по своей инициативе, то ли всё-таки по распоряжению, спешно отступили. Пока мы не теряя темпа, но тем не менее не галопом с саблями наголо, проверили этаж, то есть сначала осматривая каждое помещение датчиками на оружии или вообще индивидуальным компактным дроном, китайцы отступили они настолько быстро, что я даже удивился. Помещения совсем недавно заполненные солдатами, величину которых превосходил только шум боя, почти опустели и это мне не нравилось. И вскоре оставление позиций противником получило рациональное пояснение, а именно тогда, когда ахмад вверенной мне роты сначала обнаружил отступление противника с нижних этажей, где до этого они спешно пытались пробиться через заминированные помещения, а затем поступила информация что мы единственные кто преуспел в операции. В общем, нам грозило окружение; остатки роты, только готовившиеся к выполнению своих задач по закреплению, начали обстреливаться с флангов. Да, под острыми углами, на удалении, но от этого не легче. Обрушение жилого дома нашей же артиллерией в практике продемонстрировало, что это наш ключевой опорный пункт, а открытая местность не является проблемой для китайцев ввиду подавляющего преимущества в живой силе и стрелковом вооружении. Более того, я уверен что успех такой контратаки противника был обеспечен использованием кого-то вроде нас, и, к сожалению, очевидно что в куда больших количествах. Я не стал вести переговоры с штабом, мне достаточно было приказа удерживать позицию в что бы то ни стало, что естественно, это ведь наш единственный, причём великолепный успех на данном участке фронта, а также я не позволил ахмаду пытаться уточнять инструкции. Вместо этого мы носились по зданию перебирая в опытных сознаниях варианты построения обороны, но персонально меня беспокоила мысль о оставлении китайцами позиций в здании, не является ли это частью какого-то плана определённо фатального для моей роты? Да, подвергшиеся штурму и могли отступить, но другие-то обязаны были остаться и удерживать позиции, с должной информацией, подготовкой и прикрытием с стороны здания Пенсионного фонда у них были шансы. Как бы нас не похоронили под обломками...

Какую оборону можно организовать в здании, где одна сторона почти на полную высоту открыта как для обстрела, так и для проникновения противника, что он однажды уже сделал? Отряды закрепления я рассредоточил на этажах, в большем количестве там, где враг ранее преуспел; благо те четырнадцать солдат, один умер от ран как раз после штурма, его организм держался-держался, а когда решил что всё – можно передохнуть – умер, что смогли удержать здание были в моём распоряжении и готовы к продолжению обороны. Поэтому три отряда с наилучшей экипировкой я разместил на нижних этажах в качестве фланкирующих сил; хотя, если учесть, что теперь враг активно пытался нас окружить, это была передовая. И вот теперь по нам стреляли из тяжёлого оружия, конечно, не самоходная ствольная артиллерия прямой наводкой, но из такого, что нам хватало с избытком; так что появились первые потери и ряд ранений. Ахмад радовался, что мы держимся уже более часа, но я не разделял его оптимизма, и не только из-за пусть и медленного, но продвижения китайцев вперёд, огибая наш опорный пункт, а прежде всего из-за того, какие позиции противник отбирал у нашей армии. С такими успехами они могут не пытаться нас окружать, а обеспечив атаку с разных направлений просто взять штурмом. Эта информация, а также услышанное в радиоэфире, но всё-таки доступ у меня был ограниченный, заставляли думать, что на наш участок фронта, что в других местах я не знал, прибыли специальные штурмовые подразделения, причём в каких-то ненормальных количествах. За полтора-два часа китайцы вонзились с двух направлений и рывками, занимая одну протяжённую позицию за другой, окружали наше офисное здание, но при этом осыпали нас достаточно плотным огнём из мощного вооружения, которое всяко при штурме и закреплении пригодилось бы. Это пугало, так что я поспешил внушить ахмаду тет-а-тет что вскоре может начаться нечто, с чем мы никак не справимся и ему надо думать кого, да, всех не увести, и как из его подчинённых он будет выводить, чтобы его солдаты не повторили участи тех двенадцати сотен китайцев, которых мы убили наверху. Да, мы посчитали трупы врага оставшиеся после штурма, получилось более тринадцати сотен, плюс-минус, всё-таки разбираться чья это голова, нога или часть туловища, складывая паззл, нам было недосуг. А ещё я отметил, что в рядах «Народной армии» какое-то ненормальное количество самок, едва ли не половина. Именно самок, я не стану называть женщиной существо, способное по тросам залезть на такую высоту, в ходе боя почти полностью уничтожить обороняющихся, а их остатки прижать в одной позиции. Эта самка – мужчина, и ничего оскорбительного здесь нет, как по мне, разумеется. Я слышал, что политика равенства и даже некоторых привилегий для самок существует в стране напавшей на мою Монголию, но спорить на то, что её реализация может привести к подобным результатам не стал бы. Впрочем, политика направленная на то, чтобы родители радовались дочери и понимали, что у неё те же или лучше шансы на реализацию как и у самцов, разумная. И, конечно же, если и были раненные, будь то наши или вражеские солдаты, то штурм первые не пережили точно, а вторые быстро умерли без квалифицированной помощи и напротив, помощи помереть, но помедленнее. Я никогда не мешал желающим помучить врага, например снять скальп с трупа или не совсем трупа, это война, враг хотел тебя убить, никаких поблажек. Более того, я уверен что подобным занимались, занимаются и будут заниматься солдаты в прошлом, настоящем и будущем несмотря на договорённости политиков и правозащитные сопли с сахаром. Не помогают даже датчики с модулями памяти, вживляемые для удешевления избирательно, и которые могут запечатлеть военное преступление; более того, наверняка запечатлевают, но стороны конфликта, вывалив по мешку полученных таким и иными способами компрометирующих материалов друг на друга неловко замолкают. Я так думаю, в всяком случае, ведь никаких особо шумных и массовых процессов мне неизвестно. Поэтому я не говорю о своей профессии с гражданскими, всякий раз когда они просят рассказать о какой-нибудь операции и том «как это было», то зеленеют, едва я начинаю рассказывать правду. Война – это шмат фекалий на лопате и его вываливают за шиворот каждому, кто на это имеет глупость подписаться. Ну или насильно оказывается вовлечён. Я стоял опёршись на правое колено и смотрел как двое из моего отряда пытаются подключить шлем от общевойсковой экипировки к скафандру, только что снятому с погибшего солдата, экипировывая военнослужащего из другого отряда. В шлем погибшего попала двухсантиметровая бронебойная пуля – снаряд соответствующей снайперской винтовки, наконец-то смогли сделать нерассыпающуюся оптику и для таких калибров; шлем, конечно же, пришёл в негодность, как и голова солдата. А я зафиксировал смерть подчинённого, распорядился о скафандре и, пока стоял на колене переводя взгляд с двоих живых на одного мёртвого, туда-сюда, туда-сюда, нашёл время подумать о изложенном выше.

В конечном итоге наш краткий спор с ахмадом о подлинном нашем прогнозируемом положении в мою пользу разрешили китайцы, хотя я предпочёл бы проиграть и признать правоту офицера о том, что мы удовлетворительно держимся, а фронт стабилизируется и несмотря на очевидные успехи на наших флангах, враг остановится потеряв силы или встретив таки совершенно ожесточённое сопротивление. Но нет, перспективы нашей обороны очень иллюстративно обрисовал артиллерийский снаряд прилетевший в авангардные позиции прямой наводкой. Я бы поразмыслил о том как и в каких количествах артиллерия появилась на нашем участке фронта, кто допустил, почему китайцы вообще решились на её применение и прочее-прочее, но в настоящей ситуации мне некогда было считать убитых и даже пытаться помочь возможным раненым, так как это был не предупредительный, а значит следует ждать продолжения обстрела. Однако нет, залп оказался единичным, правда нашего положения сей факт не облегчал, так как прояснение ситуации продолжалось и усугубление кризиса увеличивалось. Когда мы, едва отойдя в глубину здания и проверив нет ли штурма с стороны здания Пенсионного фонда, попытались связаться с нашим ближайшим тылом, чтобы начать организовывать отступление, то не получили внятного ответа, так как малые силы в северо-западном здании вели бой, вернее их там форменно уничтожали.
– Как? Как в нашем тылу могли появиться мощные штурмовые войска и в достаточных количествах?! – мысленно вопрошал я сам у себя. – Конечно, канализация! А артиллерийские удары, в числе которых было попадание и по тыловому зданию, призваны был замаскировать взрывы для образования порталов!
Я взял себе несколько секунд чтобы успокоиться насколько это возможно и стал выдавать распоряжения, сам же с остатками своего отряда отправился по направлению к ближайшему входу в цокольный этаж. То ли я был недостаточно сметлив, объясняя нейросети скафандра что именно ей нужно найти и показать в плане здания, то ли её потенциал далеко не соответствует сложностям возникшей необходимости. В который раз компьютер оказывается бесполезен!
– Вы видели?! – заорал один из солдат в общий канал связи. – Видели?!
Его настойчивые и возбуждённые вопрошания удовлетворили соратники поддакивая. Один из ахлагчей заглушил крикунов и доложил, что они только что удачно попали в солдата противника, решившего проскочить через простреливаемую часть тылового здания. Они уверены что попали ему в голову, причём два раза, о чём было тут же уточнено, так как солдат только что посмотрел запись и на ней в увеличении видно как одна пуля попала в шею под основание черепа, а другая в височную долю, но противник пробежал далее. Причём он не машинально сделал несколько шагов, а не теряя темпа завершил манёвр без намёка на то, что падает убитый. А дополнительным нюансом являлся факт попадания из штурмового крупнокалиберного оружия.
– Без паники! Это андроид, – скомандовал я, но сам предпринял волевое усилие, чтобы сохранить присутствие духа.
За свою карьеру я всякое повидал, было в моём боевом опыте и наблюдение боевых машин; однажды мы с ними тренировались, используя как авангард, ещё на международных учениях, а также я наблюдал их в действии как самостоятельные силы. Так вот, оба опыта, а в особенности второй, практический, когда нам ничего и делать не пришлось, внушил уважение, даже трепет к этим крайне эффективным, а оттого грозным машинам. Сейчас, когда мы замедлились и аккуратно, с всей бдительностью осматривали цокольный этаж, который был отвратительно большим и запутанным, я торговался с судьбой и его величеством случаем о том, чтобы тот андроид был лишь один из пары-тройки усиления штурмовой группы и всё.
– Ну зачем китайцам посылать на один участок фронта, к тому же окружаемый, ради поредевшей роты, полное подразделение боевых роботов или два? – стараясь убедить себя разумными доводами я подумал, что андроидов можно и на крышу офисного здания доставить с помощью катапульты, такой аппарат есть. – Чушь, – оборвал свои мысли я, – Мы того не стоим!
Индивидуальные дроны разъехались по этажу, опережая нас – владельцев, и высматривая возможные угрозы. Долго разыскивать не пришлось, дрон одного из моих подчинённых успел обнаружить противника – лёгкого робота огневой поддержки, притаившегося в уголке одного из помещений в надежде, что его не заметят. Однако этот робот тут же уничтожил дрона, как только попал в его поле зрения; машина знает, что другая машина внимательна настолько, чтобы гарантированно заметить врага. Я остановил отряд, так как где-то на этом этаже могли находиться боевые андроиды, ведь эти мелкие шагоходы, представлявшие из себя конструкцию высотой около метра и массой менее центнера, удерживаемые и перемещаемые двумя массивными опорами-движителями, едва ли используются самостоятельно. Шагоходы с установленным в центральном модуле оружием слишком медленная, ограниченная в свободе движения и в целом несамостоятельная машина; её основное назначение: отвлекать от андроидов или иной пехоты врага. Сомнительно, что кому-то менее опасному нежели тяжёлая пехота придадут шагоходов. Как раз боевые машины и были гуманоидными – андроидами, что могли орудовать ломом, плотно приматывать к конструкциям взрывчатку, а также совершать иные действия, требующие тонкой моторики, кнопки нажимать например. Андроиды могли залегать, карабкаться, хватать объекты и по ситуации метать их или производить задержание; при этом они достаточно малы и могут быть многочисленны, чтобы укладываться в разнообразные формулы стоимостной целесообразности. Но одновременно с вышеназванным андроиды имеют достаточную боевую эффективность, являясь той единицей, о производстве, доставке, обеспечения и консолидации с войсками которой следует обеспокоиться. Андроид может встать на другого и так, стоя друг на друге и держась, например, за балку, они доберутся до высокого потолка, прикрепят взрывчатку и проделают лаз, до которого доберутся такие же как они, ведь они и выдержат карабкающихся по себе и карабкающиеся будут залезать быстро. Немаловажно даже то, что когда первому залезающему в лаз андроиду отстрелят датчиковый модуль, читай голову, он продолжит бой, а если его выведут из строя, и за его телом, упавшим обратно в лаз, полетят гранаты, то вся орава боевых машин не разбежится как люди, а продолжит бой сообразно обстановке. В наше время средства поражения дороже объектов поражения, поэтому в лучшем для солдат случае, сторона конфликта ищет сбалансированные варианты и создаёт приёмы их использования. Оппонент отвечает и, таким образом, подход к ведению боевых действий начинает обретать более-менее постоянный облик. Но в массовой рекрутской армии Китая против нас могли выставить два отряда андроидов; а я везунчик!
– Сдавайтесь, – раздалось электронно-синтезированное многоголосие, достаточно громкое, чтобы его мог услышать весь мой отряд. – Вы окружены, мы превосходим вас по численности, – Этот голос мог быть имитационным трюком, но я принял за подлинник худшее: против нас и правда самая опасная в мире пехота.
Далее последовали прочие аргументы, которые я мог и сам перечислить без помощи андроидов, вещавших с разных сторон; то, что мы общаемся с боевыми человекоподобными машинами нам так же было сообщено, возможно даже продемонстрировали бы, если бы не опасались за своё имущество, которое наше оружие повредить может.
– Мне нужно сообщить командиру! – крикнул я в ответ. – А сам с помощью скафандра стал доносить до отряда подлинную ситуацию.
– У вас две минуты, решайте!
Я уже осуществил транслирование записи на всех своих подчинённых, так что в данный момент принялся быстро объяснять насколько плачевно наше положение и опасны андроиды.
– Вы можете подумать, что нам следует сдаться, ведь гибнуть ради почти потерянного опорного пункта в попытках нанести огромной экономике Китая хоть какой-то вред, уничтожив несколько андроидов, – безумие. Но никто нас в плен брать не будет, – ситуация и мои слова провоцировали ропот в общем канале связи. – Это неофициальные войска, задействованные в рейдерской операции, у них вообще нет никакого статуса, кроме как «военные преступники». Так что гарантий от них ожидать нелепо, а потому рекомендую сражаться до последнего. Благодарю за службу, у меня всё.
Я уведомил ахмада, что оборона здания теперь на нём, а за мной бой в цокольном этаже; у меня не было никакой уверенности, что удастся вывести отряд наверх и не быть атакованными в невыгодной позиции, а потому я расположил своих солдат наилучшим для обороны образом и стал ждать. В ходе военного конфликта каждая из сторон старается добиться победы не ради её самой, а для конвертации в экономические, политические или иные блага. Почему это здание посетили андроиды, вышлют ли нам подкрепления и если да, то как это сделают, не разнесут ли наши позиции артиллерийскими ударами свои же или враг – это и многое другое я, вероятнее всего, уже не узнаю. Индивидуальные дроны, расставленные по периметру один за другим уничтожались приближающимися боевыми машинами. Я смотрел вдаль без зрительной концентрации – в ней не было особого смысла, так как скафандр, которому отдана полнота управления огнём, лучше меня проведёт огневой контакт с максимально похожей на него машиной, которая правда лучше и, что уж точно, многочисленней.
– Эх, как же нога болит...

июль 4716
(с) Algimantas Sargelas