автор изображения "Кодама"

 Влияние слов

(текст не проверялся редактором)

Входная дверь открылась без всякого шума замка, так как в настолько благополучном районе можно было не закрываться, и в квартиру зашёл подросток лет двенадцати.
– Вот это облик: ножки гнуты, жопки пнуты, крылья в валенки обуты! – констатировал мужчина, выглянувший в прихожую и смеривший мальчика взглядом. – Выглядишь словно побитый бочкой с гудроном, а пока тебя неистово прикладывали ёмкостью, та не выдержала и лопнула; однако нападавшие не удовлетворились видом твоим жалким, измазанным и то ли сжалившись, то ли оправдывая продолжение истязаний, решили тебя отжать. Смотрю и думаю: какие ответственные агрессоры – не только как следует скрутили, выгоняя гудрон, но и стряхнули, так что ни капли не осталось. Хм, – он потёр подбородок, раздумывая, – Понял! Что-то в образе угадывалось, но не настолько очевидное: тебя ещё и ополоснули после процедуры; вопрос только в том: купанием в второй бочке или так – под аэратором смесителя подержали?
– Так и есть, только не промокший, а оплёванный, – пробурчал вошедший, – А ещё взор у тебя, папа, слишком интеллигентный, не ту картину рисует с учётом общеобразовательной школы, куда вы меня сослали после переезда в эту глушь. Я тощий карлик, покрывающийся прыщами, в которых зреют карлики же, только ещё более тощие, не исключено, что так же прыщавые; а хуже всего что я сутулый, некоторые настаивали на том, что горбатый грязнуля с рыбьими глазами, который свои дорогие вещи даже погладить не может! – подросток выразился настолько неловко так как с трудом избёг оригинальной обсценной формы описания, материться при отце он не боялся, а стеснялся. – Если бы не водитель, вообще избили бы... наверное.
– А ты и внял им, как низкорезистентный широкосерийный биоробот, – с некоторой укоризной заключил отец.
– Очень благодарю! – раздражённо ответил подросток, с силой метнув только что снятый рюкзак на пол.
– А про то, что ты неопрятен – не соврали, действительно неряха, но это у нас семейное.
– Мешка совсем не неряха! – тут же возразил подросток, видимо протестуя против столь очевидной клеветы.
– Что в любимом и уважаю... – мечтательно произнёс отец, возможно наслаждаясь в сознании образами как-то связанными с чистоплотностью, и добавил будто для протокола, – В числе прочего.

– Я не рассказывал тебе про Джона и Джуна?
– Кого?! – протянул мальчик удивлённо-недоверчиво прищурив правый глаз, когда поднял голову, будучи отвлечённым от разувания.
– Знакомься, пусть и заочно, для начала с Джоном – парнем удалым, вернее мужчиной, что уж там. Джон является не только высококлассным специалистом, ценимым руководством и коллегами, но и начинающим руководителем, возглавившим свою бригаду. Кого не спроси, например, директора по снабжению или работника из любой другой бригады, так все хвалят Джона. В этом им вторят и соседи, причём не этажу, о-о-о нет, не ограничиться даже домом, в квартале Джон хорошо известен всем буквально от мала до велика, и так же о нём можно услышать только хорошее. Всё это чего-то да значит, равно как факт того, что наш первый герой скромен, старается не выделяться, разве что позволяет себе маленькие мужские радости: может же всё-таки успешный молодой специалист приобрести новый автомобиль? Конечно может. И отдыхает в компании среди своих, коими является ему даже не квартал, а весь район. В общем, уважаемый молодой мужчина, в отличие от Джуна – пропащего, чудаковатого, иногда даже конфликтного. Джун и правда конфликтный, не способен с людьми уживаться: например, трудился на том же градообразующем предприятии что и Джон, но уволился, а из-за чего? Верно – конфликты, почти весь коллектив против себя настроил, а руководство тем более, кому такой асоциальный индивид нужен? Да и с соседями не очень-то ладит, только с своими, такими же странными как он, общается; они вообще своё общество чего-то там учредили, остаётся надеяться что всего лишь наркоманы, а то в маленьком городе только секты не хватало. Что скажешь про облики этих двоих? – поинтересовался отец, наконец закончив.
– Зная тебя наверняка есть какой-то подвох.
– Конечно, ведь он всегда есть и без меня, бытие само по себе такое – неоднозначное. Всё что я рассказал ранее верно с слов людей, проживающих в том же районе, где Джон и Джун, то есть это лишь мнение, а вот объективная картина иная. Джон – приспособленец и не просто присоединился к коррупционной клике предприятия, но и выказал такую готовность сотрудничать и рвение, что был продвинут по службе. Вскоре, стараясь доказать лояльность, он сверх меры старался, проявляя подлость к сослуживцам; а ввиду того, что достойных служащих не осталось, а весь штат составляли приспособленцы и хапуги, то первые боялись и подчинялись, а вторые пользовались. Джон сам из любителей присвоить, а депутат на депутата депутатский запрос не составляет, поэтому нашего героя боялись и в то же время перед ним заискивали, стремясь угодить и заполучить выгодное знакомство. Тот же директор по снабжению, наверное, удивлялся почему Джон берёт куда меньшее вознаграждение за списание ворованного, а ведь так молодой специалист сам занимался тем, что делала для него большая часть района. Потому и в квартале соответствующее отношение: взрослые хотели лояльности обладателя столь дорогого автомобиля, ранее невиданного в местных дворах, а дети слушали своих родителей, велевших быть вежливыми и предупредительными с дядей Джоном. Сам же молодой мужчина достаточно быстро то ли устал, то ли изначально не мог отличить заискивание перед подлинным интересом к его персоне, и имея пару сотен квазидрузей недостатка в компании по тратам нетрудовых доходов не знал. Соседи прощали уважаемому человеку парковку перед самым входом, громкие посиделки по выходным, чуть менее, но всё же длительное прощание по будним вечерам с дорогими приятелями пока весь двор сотрясали акустические мониторы через распахнутые двери авто и прочее-прочее. Джун же – один из тех немногих принципиальных, кто пробовал бороться с разрушительными оккупантами предприятия, но проиграв и быстро поняв, что ни согражданам, ни должностным лицам извне нет дела до губительных тенденций сохраняющих городок в стагнации не первое десятилетие, стал жить свою жизнь, найдя компанию по интересам. И нас не интересует почему Джун не сражается до конца ради тех, кому это и не нужно, а лишь то, что не следует не только полагаться, но даже доверять мнениям, особенно когда они о тебе персонально, ведь даже в случае похвалы это может быть вредная лесть.

– Может быть на меня за дело поклёп возводят?! – с осуждающим предательство голосом спросил подросток.
– Поклёп возводят, – повторил мужчина, – На уроках литературы что ли услышал? – но под требующим взглядом мальчика отец сменил тему. – Сомневаюсь, что настолько ложный поклёп, – мужчина сделал акцент на последнем слове, – Может быть хоть отчасти основан на чём-то объективном; дети в основном совершают, говорят, создают нелепое, так как они в принципе глупые, кстати ты тоже, так что не обольщайся излишне. Но даже в своём возрасте должен был уже понять, что несмотря на существование индивида в социуме и влияние субъективного, то есть мнений на него, первому, для психического здоровья, нужно помнить о том, что объективное остаётся таковым независимо от транслируемых мнений: например, человек с ожирением, сколько его не хвали, компенсируя, и не пропагандируй "бодипозитив", останется жировым кутузом с угрозой диабета, а инициативный умница как был деятельным обладателем производительного интеллекта, так и будет, как бы его не презирали "нараёне". Ввиду перечисленного полезно быть верным себе, а не толпе, и не ломать свою самость; усвой джуновое: твоё бытие – тебе его быть, а не Женьке. Индивид сотрудничает с социумом, иногда будучи солидарным, а иногда конфликтуя интересами: пересекается струнами бытия с чужими создавая симфонии или какафонии, а не подвешен на них в социальной среде будто кукла повинуясь обезличенному кукловоду – стихийному колебанию толпы. Мнения сговорившихся, считай стада – шумы, гасимые звуками струн подлинного индивида, лишь такие способны создать мелодию души, – отец поднял вверх указательный палец и закрыв глаза многозначительно добавил, – Уникальную... – тут же он открыл глаза и быстро выпалил, – Тем более через пару лет ты, возможно, и не встретишь Женю более никогда, так что зря беспокоишься о его мнении, или о Колькином.
– У нас в классе нет Колек, – вставил мальчик и ехидно улыбнулся.
– Весь в отца! И не у "нас", а у "меня".

– А как тогда не стать надменным, подобным, например, напыщенной Анаит?
– Помнить о том, что совершенен только "Чёрный супрематический квадрат", но не я, Сущее, Великое Безликое Ничто или даже ты; впрочем взвешивать и сравнивать несовершенства других полезно, часто вообще необходимо, ведь что если перед тобой не человек, а обезьяна, а ты её за стол пригласишь?!
– Анаит именно так и думает о всех окружающих, исключая своих родственников.
– Её мнение ошибочно, а ты учись оценивать верно, и прежде всего осторожно, с изрядным скепсисом к самому себе – полезно, эмпирический опыт и не только персонально мой.
– А-а-а, – протянул подросток вновь заулыбавшись, не только поняв наставление, но и сделав далеко идущие, глубокие для своего уровня, выводы.
– Число десять лишь кажется ровным тем, кто попал под влияние стереотипа, но на самом деле оно не ровнее ни шестидесяти, ни семнадцати, или двенадцати и прочих иных, – добавил отец; – Подумай и над этим.

Мальчик не просил решения своей проблемы, он привык к тому, что мир – это не только социумы частных школ, но и недалёкие, испытывающие зависть, классовую или даже кастовую неприязнь, в большинстве своём совершенно бесталанные в преследованиях личинки человека, из которых, с высокой вероятностью, последний так никогда и не вырастет ввиду порочной диеты первых; подросток искал того, что сам не производил сколь проницателен или силён не был бы – эмоциональной поддержки, которую получил через интеллектуальную, да и само к себе внимание, а ведь даже последнее в некоторых семьях – роскошь.

май 4718
(с) Algimantas Sargelas