Ведьма ли
«Если подозреваемая утонет,
то она не ведьма.
Но если не утонет,
то она ведьма
и изобличённая будет колдовать,
поэтому жечь, всех сжечь!»
аббат Блаблабле «Трактат о изгнании пухов».
Интенсивно занимавшийся костёр аутодафе окружала смешанная толпа: кто-то ликовал не утратив запала за время скоротечно проведённого кривосудия; вторые молча, будто загипнотизированные пламенем, смотрели, возможно даже размышляя о бренности жизни и коварстве поджидавшей за каждым углом причудливо ветвящегося лабиринта бытия смерти, готовой прыгнуть с всей внезапностью на любого; третьи с разочарованием на лицах негодовали отсутствию ожидаемых ими мук сжигаемой: не проявлявшей не то что сопровождающую агонию пожираемого огнём тела криков, но даже не двигавшейся, словно не испытывает никаких неудобств. Впрочем, старожилы, заставшие, а точнее поучаствовавшие, иногда весьма деятельно, в подобных мероприятиях не единожды, знали, что и такое бывает: жертва от шока быстро теряла сознание, погибая в беспамятстве.
(текст не проверялся редактором)
Однако, в этот раз всё сложилось несколько иначе, и обвинённая в колдовстве вышла из пламени, сожравшем её одеяния и покрывшим уже нагое тело копотью, отчего точёная фигура пышногрудой молодой женщины с очень длинными огнеимунными волосами приобрела истинно бесовский облик, гораздо более подходящий вменяемой ведьмовской стезе. Внезапно женщина оступилась у подножья костра, неловко наступив на ослабшие поленья, и упала; так же быстро вскочив и бранясь, она поспешила выйти к людям.
– Полагаю, – протянула она с наигранным удивлением перед оцепеневшей толпой, распахнувшей пищеприёмники, – Что подлинную ведьму вы встретили впервые. Ладно, ладно! – оживилась она, хихикнула и махнув рукой, выпалила, – Поймали! Виновна… Пиу, – выпалила она, резко направив указательный палец в священника, отчего тот через секунду разразился утробным воем и принялся раздаваться разномерными опухолями в ширь то тут, то там.
Очень быстро он превратился в настолько изуродованное подобие человека, что распухший утопленник месячной протухлости снисходительно мог бы посочувствовать над ним, приговаривая: «Эка тебя, бедняга, покорёжило!»; да, утопленники не разговаривают, но служителя божьего так крутила боль, что он вполне мог начать слышать не то что мертвецов, но и пришедшие в движение камни в своей правой почке, приговаривавшие: «Братцы, пора!». Толпа только тогда оставила созерцание мук своего пастора, когда очередная раздувшаяся до размеров арбуза опухоль лишила его голоса, а последним звуком, который тот издал, помимо шуршания на земле, явился хлопок рождённого анусом жёлтого облака. Тем временем между кистей ведьмы появилась переливающаяся и игравшая ярким светом дуга, на какое-то время пленившая внимание селян, но лишь до того момента, как сорвалась с рук, подобно спущенной с цепи и жаждущей покарать нарушителей границ дворовой крупной собаке, знавшей свою силу и право рвать, и устремилась в людей. Кого-то разорвало на облепившие соседей ошмётки, других прожарило до состояния «вери-вери дан», прочих же поражённых, но не убитых на месте, заставило присоединится к танцу священника в партере в бесполезных рефлекторных попытках защупать поджаренные, порванные и часто горящие органы.
Наконец получив достаточно аргументов в пользу бегства, толпа и приступила к оному подобающе себе – стихийно, на что какое-то время с бесстрастным выражением лица наблюдала ведьма. Люди разбегались, а в памяти женщины, державшей совсем недавно путь через поселение и из-за одиночества долгой дороги поддавшейся слабости завести задушевные беседы о мироздании, искусстве и прочем научном, читай дьявольском, хоть с кем, ожили картины того, как с ней поступили эти люди. Женщина закрыла глаза, а её лицо украсила снисходительная белозубая улыбка, ярко контрастирующая с настоящим цветом её тела; тут же губы искривились, и вслед за гневно-презрительной маской распахнутые очи помутились, застилаемые тучами, сгущающимися в тёмные, но клокочущие омуты.
– Посмотрим, крепки ли вы в ногах! – процедила сквозь губы ведьма, а в близлежащих полях и округах, куда успели добраться беглецы, стал разбегаться ветер.
Шквал, в который обратился последний, сначала мешал селянам, затем начал их ронять, а раззадорившись, и вовсе стал крутить и кидать тела; продолжалось сие недолго, словно наигравшись, бурный поток принялся собирать свои игрушки и вот уже торнадо вращал внутри себя людей, поднимая их выше и выше.
– Дождь из селюков… – шептала ведьма нараспев, уходя прочь от аутодафе, – Селюкский дождь!
– Что там? – пытаясь протиснуться сквозь толпу, поинтересовался женский голос.
Местный мужчина, по одежде из горожан, возможно ремесленник, увидев хорошо одетую даму с ухоженными волосами и кожей, навалился спиной на соседа, пропуская явно благородную особу хоть и весьма развязно вкушавшую яблоко – беззастенчиво чавкая, и подумал: «Какая милашка, душу б продал ради её расположения!», а ответил иное: «Та… Аццкое отродие изловили!». Ведьму влёк не праздный интерес, а уловимый след могущественного колдовства, не желавшего рассеиваться под воздействием приводящего в себе всё к сбалансированному состоянию без всяких божественных и прочих волей беспристрастного мироздания.
Когда протиснувшаяся достаточно близко, чтобы увидеть это самое отродье, которым являлся за декаду распухший под воздействием проклятья до размеров быка священник, немой, полубезумный и способный выражать хоть что-то вращением выпученных и отражавших мучительную перманентную боль глаз, тем не менее излучавших желание пожить хоть так, но ещё хотя б минутку, а также более экспрессивные облака газов, вырывавшихся тем чаще и энергичнее, чем ближе приближался инициирующий факел, ведьма в последние секунды успела телепортироваться за пределы городка, присела, зажмурилась и заткнула уши, раскрыв при этом рот.
Взрыв разрушил треть поселения, остальное доделал пожар, а немногочисленных выживших свидетелей добили бактерии, выращенные в чреве бомбического священного отродья.
Такие дела!
Апрель 4722
Algimantas Sargelas