Третья рождественская ностальгия

(текст не проверялся редактором)

Шаттл вошёл в атмосферу и пару мгновений спустя заскользил вдоль поверхности к назначенному месту. Пустынная в всех смысловых значениях планета простирала вокруг свой пейзаж, почти ничего примечательного, только бледные тени по песку. Вскоре я прибыл туда, куда намеревался – небольшое поселение, которое по меркам этого забытого местечка является вполне себе обжитым и заселённым. Я покинул шаттл, но он, одержимый, начал с чего-то вдруг капризничать: отрастил под обтекателями сочащиеся слизью щупальца, которые активно извивались, будто пожимали друг друга и приветствовали: «Очень приятно, одержимый шаттл. Шаттл, я одержимый, рад знакомству!» и в таком духе. На песок капала пурпурная слизь с ярко зелёными вкраплениями, пенилась, вскипала и как будто испарялась. Нет, этому причина не жара, а это нормально для остатков следов одержимости в материальной среде, сначала что-то есть, потом исчезает, а затем и пропадает иллюзорный образ этого имматериального вмешательства.

- Хе-хе, да не беспокойся, никто тебя здесь не разберёт на детали. – успокаивал я свой транспорт. – Смотри, они сами тебя боятся.

Только под мой жест, призванный показать местную публику совсем не собирающуюся даже близко приближаться к одержимой машине, попал фрагмент почти пустынного проспекта: какой-то старик, греющий косточки на полуденном солнце, да видимо выпивоха, опустошающий содержимое желудка у стены. В этот день, немного особенный, вроде как он таковым должен быть, но этой традиции я уже давно придаю мало значения, так вот: в этот день картина страдающего от рвоты напомнила мне события очень далёкого прошлого, когда я ещё не был астросталкером и не мучился от бесконечной скуки в тканях миров. Дело было так.

Я сидел в свой очередной день рождения и раздумывал, что записать в дневник о недавно прошедших событиях. А записать было что, ведь я вернулся из инфекционной больницы, куда угодил на днях с отравлением. Весьма иронично, что так и не выяснилось, чем я отравился: мороженым, бужениной, индейкой, овощами; по словам врача, отравление могло вызвать что угодно съеденное за двое суток до появления симптомов. Многие наверное на себе испытывали отравления, но действительно опасные и по своей неприятности равные этой опасности чувствовало далеко не такое количество. Лёгкое отравление побеспокоит дискомфортом или болью в желудке, может быть рвотой. А вот меня тогда скрутило основательно. Сначала желудок избавился от всего своего содержимого, но продолжал болеть. Любая жидкость, какую я выпивал, через несколько минут депортировалась из организма вон, при этом желудок, даже будучи пустым, всё равно пребывал в спазмах. Так себе ощущение скажу я, аж поясницу сводит, половина мышц туловища напрягается. Так и если бы помогало! Так ведь нет. Стошнит, отпустит на минутку, попью немного, а ведь надо пить, и опять рвота. И это не всё, ещё пот холодный и озноб; это температура повысилась и организм уменьшил давление. Вот так промучившись три часа до состояния когда пересохло в рту и начали неметь конечности, я понял, что нужен физиологический раствор, иначе это чревато опасным обезвоживанием. Почему я раньше не стал вызывать скорую помощь? В таком состоянии время протекает иначе, да и от состояния «сейчас наверное полегчает» до «ой, чего-то совсем дурно» один шаг.

По-настоящему экстремальные развлечения начались, когда я пытался вызвать скорую помощь в таком состоянии. В-первых, нужно было подловить момент когда меня не тошнит, а значит у меня был временной коридор в несколько минут, чтобы дозвониться, всё объяснить и так далее. Как это удалось сделать с мышечными спазмами и болью по всему туловищу, с немеющими руками и плывущим зрением – я не знаю. Самое ироничное, что когда приехал врач от рвоты и большинства симптомов не осталось и следа. Как так происходит – нелепость какая-то. Главное, что с капельницей через катетер я поехал в инфекционную больницу. Лежу в карете, держу одной рукой пакет, приготовленный на всякий случай, а другой себя, чтобы не упасть с кушетки, когда автомобиль подпрыгивает на дорожных ямах, и думаю зачем еду, ведь от всех симптомов только слабость осталась, да и мутит немного. Ну раз поехал, еду.

Я по наивности своей думал, что пациентов, которых привозит скорая помощь, принимают как бы это сказать, хм, немного порасторопнее. Но я ошибся. Я ждал пока меня отведут в палату где-то полтора-два часа. Наверное кто-то подумает – очередь, аврал! Нет, посреди ночи, а я прибыл где-то в три часа, в приёмном покое никого не было. Я просто сидел и ждал всё это время непонятно чего; взяли документы и оставили в ожидании. Замечу, что это мне легче значительно стало, а если бы моё состояние такое же осталось? В-первых, мне не хватило бы никакого пакета, в вторых, за это время я бы мог свой желудок уже выблевать. Но приёмный покой был не так прост, там было прохладно. А в три часа утра, для того, кто потерял столько влаги и энергии, не ел почти сутки, так как аппетита перед появлением симптомов не было от слова «вообще», эта прохлада была ну очень неприятна.

Я то что, всё теоретическое мучение пребывающего в кризисе я мог наблюдать на парне, которого доставили после меня. Он только лежал и выражал всем своим видом мучение. Но ему было легче тем, что его сопровождал папа; от которого при регистрации пациента я и узнал, что у этого парня сегодня день рождения, более того: политическое совершеннолетие! Так что если я уже готовился свой день рождения встречать в отделении, а этот уже его встречает в приёмном покое скрючившись на жёсткой кушетке и обхватив живот. Не знаю как этому парню, но мне, его папаня, ходящий туда-сюда, за эти полтора часа изрядно поднадоел. Да ещё и Ольга утомила своими приставаниями. Ольгами я называют самок комаров, я воспринимаю их с этим именем; в данном случае Ольгой тоже была самка комара, которая на меня постоянно покушалась. Видимо я был теплее, чем мистер "скрюченный", вот она и выказывала мне постоянно знаки внимания.

- Лети вон к нему. – я направил Ольгу к парню. – Он даже сопротивляться не будет. Чего к мне пристала?

Но юмора никто не оценил, хотя я и не ожидал. В итоге сначала забрали парня, наверное, из-за того, что ему было очевидно хуже, чем мне. Я всё-таки даже сидел и не стонал. Потом меня, трясущегося от того, что замёрз тоже проводили в отделение, только почему-то другое.

Ничего нового я не увидел, хотя от больницы в таком крупном городе ожидал более презентабельного вида, но нет, крайняя обшарпанность – вот чем меня встречало отделение. В такого рода зданиях и при дневном свете достаточно темно, а в четыре часа утра идёшь как по бункеру: чёрный коридор, порталы, в которых двери палат, ординаторской, столовой и прочих помещений, и конечно пост дежурной сестры, как пост адъютанта – стол с настолько тусклой лампой, что мне стало жалко её глаза пока она заполняла мои документы. «Вещи не сдавал», «Ответственности не несём» и всё в таком духе.

Пока одна сестра мне показывала, где туалет и так далее, другая принесла постельные принадлежности в палату. Так что когда первая привела меня туда, мне осталось только выбрать кровать. Это я так поначалу подумал. Выбирать кровать было не из чего, одни старые койки аля сетка рабица – мечта ортопеда. Просидев в темноте какое-то время, я понял, что застелить кровать подразумевается в числе моих обязанностей, не то чтобы я был сильно возмущён, ведь мне было гораздо лучше, но обращу внимание, представить, что тот парень застелит себе кровать я мог, но мне бы было его жалко, немного, совсем чуть-чуть; я мизантроп. Для меня же проблемой было вдеть одеяло, средней пыльности кстати, в пододеяльник, так как наличие катетера в правой руке этому вообще не помогало. К тому же за это время уже успели образоваться гематомы в инвазивной области и активные движения были неприятны. Кое-как справившись с этим одеялом, я улёгся и посмотрев на парочку своих соседей, попробовал уснуть. Меня знобило, толи простудился в приёмном покое, то ли последствия отравления, но поверх одеяла я ещё закутался в покрывало. Если бы я знал, что потом вытащу это одеяло и буду спать только под одним пододеяльником, то, наверное, сердился бы больше пока его вдевал.

Ночью не было обхода. Нет, я его не не застал, а его не бывает как я отметил в следующую ночь. А ещё меня никто не проверял на наличие вшей, когда принимали в больницу. Да и дежурную сестру на посту застать сложно. Какое-то «тяп-ляп» отделение. Впрочем я не удивился. Равно как не удивился, что моими соседями по палате оказались два таджика, или казаха, или ещё кого из «Тюбетейкостана» как называла среднюю Азию одна моя бывшая сокурсница, имя которой я забыл. Я не мог различить их этнической принадлежности, а спрашивать было совсем безынтересно. Тем более один из них по-русски вообще не понимал, переводчиком ему служил второй. Придёт врач, опрос проводит и вот они втроём общаются. Эти смугляши оказались такими шумными. Нет, храп это я понимаю, ну храпят очень громко; хотя радости это не доставляло. Но они постоянно не то что разговаривали, а будто орали друг на друга. Вот обычный разговор он спокойный, темп размеренный, голос не повышен. А эти постоянно что-то орут, пищат, выкрикивают. И когда они не спали и храпели, то они орали. Очень утомительные соседи. А ещё они чавкали. Очень громко, будто перед ними стояла задача чавкать каждый возможный раз в каждый момент приёма пищи и погромче. А когда они спросили мою гипотезу по составу фрикаделек, я понял, что они мусульмане; вот тогда они мне окончательно разонравились. К счастью когда у них спросили о всяких документах и выпытали, что они здесь нелегально, эти свинофобы сбежали, оставив меня до выписки одного в палате, отдыхать в сравнительной тишине. И да, они, по всей видимости, отравились грибами, панкреатит у них диагностировал врач; поджелудочная не справилась с непривычки или не те грибы съели. Сами собирали по их словам. Умные, что ещё сказать… Не то что я, мороженое в обычном магазине купил, которое разморозили, заморозили, разморозили, заморозили. Тяп-ляп и так сойдёт.

Надо отдельно отметить моего лечащего врача. Ой, она такая привлекательная. Не внешностью, внешне она нормальная, ничего выдающегося; голос у неё очень приятный. Она мне всякими страшными процедурами угрожала. Когда я у неё спросил, что не мне же самому катетер вынимать. Она сочла это хамством, так и сказала и угрожать стала; эх, очаровашка. А я всего лишь спросил в ответ на вопрос, которым меня уже порядком утомили в первый день в отделении: Почему у меня катетер? Вопрос мне казался очень глупым, ведь не сам же я его установил. Хотя такой вариант совсем не исключён для третьего лица. Да и когда проснулся, вернее меня разбудили кровь сдавать, с ознобом, потом измерив температуру выяснил, что она равна тридцати восьми. Так что не удивительно, что я, с такой температурой, не поспав нормально, голодный и без согласия желудка поесть, вопросы про этот катетер, доставляющий боль в руке, не очень любил. Но она классная, не знаю, до сих пор её помню, хотя её род уже наверняка сгнил в земле давно.

Если соседи по палате меня достаточно скоро оставили в одиночестве, то их шумность вызвался отчасти компенсировать "Паровоз". Паровозом я прозвал одного из пациентов за манеру пыхтеть, кряхтеть и шаркать тапочками. Из-за того, что ему было явно нехорошо, а выглядел он как распухший корейский пасечник на одиннадцатом месяце беременности, то он, передвигаясь на своих тонких ногах, с натугой выдыхал то просто как от одышки, то натурально как пыхтел. И да, он шаркал. Так как это инфекционная больница, то туалет он посещал часто. И вот этот "Паровоз" курсировал мимо палаты, где я находился, до туалета хоть в три часа ночи, в восемь утра, в пятнадцать часов дня и двадцать один час вечера - в любое время. Более того, он не просто ходил курсом его палата-туалет, он по какой-то причине курсировал около других палат, в числе которых была и та, где находился я. То есть он как бы прогуливался по середине пути туалет-его палата. Если он просто какое-то время боялся отойти далеко от туалета и не успеть к очередным позывам, то мог бы зайти в крыло, где находился туалет, комната для курящих и прочее; там были широкие окна и коридор подходящий для его прогулок. И в этом коридоре не было палат, находящиеся в которых слушали эти звуки постоянно, в любое время суток. Да, некоторые представители человеков непроходимо глупы и встретить их можно всюду. Но я не предпринимал никаких мер против "Паровоза", так как ему явно было очень плохо и ругань с мной была совсем не тем, что нужно было этому глупцу.

Других особенно колоритных персонажей не запомнилось. Был некто походящий на призрака: весь в белой одежде, как робе, с прижатым к груди пакетом, который тайком бегал покурить. Видимо его одежду отправили на обработку и выдали больничную то ли пижаму, то ли робу; а в пакете был его нехитрый скарб. А тайком он бегал курить, наверняка из-за того, что ему нельзя. Нельзя, но очень хочется, а значит можно. У него были такие испуганные глаза, когда он встречал кого-то появившегося из-за угла, в частности меня. А так обычный контингент: бледные, иногда желтоватые, с гримасами отражающими желудочные и кишечные боли, ничего особо примечательного. Пациенты с открытыми формами заболеваний лежали в закрытых карцерах, прочим было тоже не хорошо, поэтому если кто и прогуливался по коридору вне времени выдачи лекарств, процедур и времени приёма пищи, то либо в туалет, либо к холодильнику или чайникам. Тем более, если вспомнить, что изобилующим естественным освещением это отделение не назвать. Днём можно было посидеть в сравнительно большом помещении с двумя окнами, где было светло, но как я уже сказал, из-за того, что большинство мутило и тошнило, либо крутило желудки, они предпочитали лежать на кроватях в палатах. Я это и сам делал и только когда полегчало стал сидеть и смотреть на облака, летящих птиц и прохожих за забором; приятное времяпрепровождения, особенно для меня, едва ли не постоянно пребывающего в потоке идей и их обдумывания.

Не знаю как на других действует больничная атмосфера, тем более когда оказываются в подобном месте - слабая освещённость, обшарпанный вид и прочее, но меня такое не гнетёт; наверное потому, что я и так постоянно memento mori, и о том, что в мире каждый момент времени кто-то страдает, погибает и это далеко не только человеки, чьи страдания меня, мизантропа, мало беспокоят.

Интересная профессиональная деятельность у врачей таких отделений. Вот мой лечащий врач, заведующая этим отделением между прочим, молодая, красивая, интересная, явно с юмором, а трудится в подобных условиях - гнетущих, окружена страданиями в не самой их изящной форме, даже наоборот. Чтобы проиллюстрировать наглядно особенности врачебной практики в такой больнице приведу пару случаев. В-первых, когда моих соседей по палате опрашивали при дневном врачебном обходе о их самочувствии, то интересовались их стулом, тот который не владел русским не мог то ли пояснить переводчику-соседу, то ли второй не так его понимал, но их отругали и строго напомнили, чтобы они ходили в туалет в горшок по номеру их койки, дабы специалист мог ознакомится с их стулом; но они избегали этого и ходили в унитаз. Такая вот специфика труда - разглядывать стул в горшке. В-вторых, что это была бы за больница, если бы в ней не было каких-нибудь чрезвычайных случаев. Были; например, посреди ночи в одной из палат была врачебная и сестринская активность по случаю чьего-то острого недомогания. Я, конечно, не ходил как любопытная Варвара посмотреть, меня манеры приличия остановили, но утром в специальных пакетах на утилизацию видел множество бинтов, перчаток и прочего в крови и кровавом поносе. Вот и думай, что там ночью было и с чем сталкивается персонал. Но ничего, они не жалуются; так чего и мне унывать? Вот и я не грустил в больнице, тем более пара Ольг развлекала меня ночью не давая спать.

Помимо комаров был таракан. Да, один таракан. Приходил он по ночам, шнырял туда-сюда в поисках еды. Я думаю, что популяцию контролировала специфика отделения: когда у тебя болит живот, мутит и тошнит, то кушать нет желания вообще, а потому в тумбочках нет еды. Выдаваемую в столовой съесть бы, я в первое время бывало пропускал или обед, или ужин, так как желудок ещё трудился над завтраком или обедом соответственно. Потому тараканы голодали и были малочисленны; а может с ними боролись, доподлинно не знаю, просто предполагаю. Больничная еда была съедобна, не смотря на то, что она была даже не солёная - особенность диеты, и не смотря на слабый аппетит в первое время. С голоду пациенты не помрут без передач. Правда разнообразием пища не отличалась: каши, картофельное пюре, пюре из отварной говядины, вермишелевый суп, видел ещё салат из отварной же свеклы и омлет, но мне почти ничего из этого было нельзя, а потому я мог только заметить, что выдают другим. Да, это были так называемые "столы", это диета разрешённая пациенту, моя самая скромная, даже чая и сладкого нельзя, хотя второго не особо-то и надобно.
Так вот я в своё время встретил канун дня рождения; в сам день рождения отпустили с письменного заявления домой и само прибытие домой было уже подарком.

- Эх, прошлое-прошлое. - подумал я про себя, провожая взглядом старика уходящего в свою квартиру. - Интересно я тогда день рождения встретил, не то что сегодня, сейчас - скукота. - подумал я и погладил обшивку одержимого шаттла до сих пор немного опасающегося нового места пребывания и его аборигенов, обшивка ответила рябью и мелкой дрожью, выражая дружеское приятие контакта ободрения.

август 4714
(с) Algimantas Sargelas