Сельская жиСТь

Человек в чёрной мантии с покрытой капюшоном головой шёл по сельской дороге. Властвовала серая осень. Придорожные деревья уже оделись в жёлтые цвета, а воздух был пропитан влагой, что не радовало путника нисколько.

Дорога повернула, огибая деревья, и спустилась к мосту через быструю речушку. На каменном парапете моста, сложенном из булыжников, путник увидел серокожее существо, по внешним признакам являющееся гуманоидом.
- Значит, разумное. – подумал путник, приближаясь к мосту.

Пальцы ног и рук венчали короткие когти, а спину перепончатые крылья, изредка передёргиваемые хозяином, видимо, по привычке всех окрылённых. Серый рукой держал корзину, в которой гоношились человеческие младенцы. Крылатый достал из корзины младенца, держа его за ногу, поднял над водой и разжал пальцы.

Бульк!

- Привет. – обратился к серому путник, ступая на мост и деловито заправляя большие пальцы за пояс.
- Приветствую, недобрый путник. – отозвался детометатель.
Взяв следующего малыша с недавно проступившими рыжими волосиками, серый как кран выгрузил его в воздух над водой.

Бульк!

- Внебрачные? – в шутку осведомился путник.
- Нет. – спокойно ответил серый и, выдержав паузу, словно примеряя, стоит ли информировать незнакомца,  добавил. – Это эксперимент.
- А. – многозначительно протянул путник. – Мне очень интересны эксперименты такого рода. Расскажешь поподробнее?
- Конечно, раз очень интересно. – утвердил серый, выполняя привычное действие.

Бульк!

- Человек забывает, что всякое другое животное ему родня. – начал серый. – Ты относишь человека к животным или отводишь ему иное положение? – проговорил серый, смотря с прищуром на путника.
- Неважно, к кому я лично отношу человека, а важно, что он и является животным. – парировал путник.
- Согласен. Итак, в эволюционной гонке человеческий вид начинал борьбу с другими на равных условиях, из одного организма, и то обстоятельство, что он вышел, в некотором смысле, в лидеры, даёт некоторым недалёким его представителям, - серый посмотрел на трепыхавшегося в его ладони младенца. – Убеждённость, что они не просто не животные, а распорядители жизней и судеб животных.

Бульк!

Посмотрев через парапет вниз и удовлетворившись тем, что там увидел, серый продолжил: Они считают, что имеют полное право цинично уничтожать представителей других, как они считают, «низших» видов себе на потребу.
- Совершенно согласен, что такая убеждённость и цинизм присутствуют в человеческом обществе, мирно уживаясь с другими глупыми самовнушениями. – согласно кивая, вторил серому путник.
- По их взглядам, они могут убивать и использовать других животных и при этом не трактуют такую деятельность как преступную.
- На это у них есть множество причин, как экономических, так и социально-культурных, последние имеют глубокую историю, уходящую в клерикализм и прочее дерьмо.
Серый выудил из корзины младенца.
- И что? Это не оправдание их … - серый искал подходящее слово.

Бульк!

- Не оправдание их бичевания других кнутом, который так же положено приложить и к ним, согласно их же концепции. – нашёлся утопитель. – И вот я поставил эксперимент. Согласно их же концепции я, находящийся «выше» на эволюционной лестнице, имею полное право использовать человека себе на потребу. – серый злобно улыбнулся. – Примерно тоже я говорил родителям этих детёнышей, а для примера провёл даже аналогию с котятами, которых они топят. Вот эта аналогия и натолкнула меня на мысль первого этапа эксперимента, кою ты можешь наблюдать в данный момент.
- Ты не из «Институтум Магиструм»? – поинтересовался путник.
- Впервые слышу. – и серый задумался, сбитый таким вопросом. – И что, ты думаешь, они делали? Конечно же сопротивлялись. Разорвав мужа первой матери, я сравнил его части с  домашним скотом. Эти селяне должны были признать мою правоту как «высшего» животного. Но на меня посыпались проклятья и такая ругань, коей я не слыхивал даже в портах.
- Не признали, как видимо.
- Меня это нисколько не удивило.
- А что точно хочешь выявить своим экспериментом? – интересовался путник.
- Что ещё такого есть в человеке, что он имеет право вершить судьбы других? А я и другие животные нет, по убеждению людей, конечно же.

Бульк!

- По этому поводу я могу сказать тебе следующее: у человека есть такой апломб, источником которого отчасти является принцип гуманизма, или же напротив, ты понял, - с важным видом разглагольствовал путник, сложив руки за спиной. – Этот принцип говорит, что жизнь человека - это величайшая ценность, почему это так естественно умалчивается. – пристально посмотрев на серого, путник добавил. – Излишне говорить о том, что этот принцип в частности и весь гуманизм в целом, это поделка самого человека, обращённая благом на его же,  – последние слова путник произносил с нескрываемой иронией. - Человека, себя любимого, и данная ему же, человеку, себе любимому.

Бульк!

- Что-то в этой бесценности есть … - заражаясь иронией, рассудил серый. – Вспоминается: «… никто за корову цены не давал».
- Согласен. Миры и так очень дорого заплатили за род человеческий. И продолжают платить.

Бульк!

Серый, поставив корзину на парапет, встал, сладко потянулся, расправляя широкие крылья, и с негой в голосе изрёк: На сегодня всё.
- И я пойду, до ближайшей деревни путь неблизкий.
- Зачем идти, если можно лететь?
- Пешком интереснее.
- Кому как. Увидимся. – заверил серый своего нового знакомца.
- До свиданья.

Серый кивнул и одним взмахом крыльев набрал большую высоту, а вскоре скрылся в сером осеннем небе. А путник, надвинув капюшон ещё ниже на лицо, отправился дальше, топча дорогу сапогами.

Спустя несколько дней дорога вывела путника к селу, укрывшемуся среди холмов, густо поросших деревьями хвойных пород, отчего воздух пронизывала приятная свежесть. Село это выглядело так, будто здесь свирепствовало чумное поветрие – на окнах захлопнуты ставни, двери все закрыты и никого на улицах, даже дворовые собаки не лаяли, ни одна самая замурзанная шавка не визгнула.

Найдя корчму, путник зашёл, хотя и не питал симпатий к подобного рода местам общепита и бухлоглота, но был приятно удивлён – все столики за исключением одного были пусты и весь коллектив посетителей составлял обитатель единственного этого, занятого, стола. Стояла непроницаемая тишина, нарушенная возмутителем спокойствия в чёрном с инструментом под названием «дверь дубовая, артикул скрипучая». Стол занимал старик, поглощённый чтением сакральных тайн бытия на браге. Путник отодвинул стул, сел к старику за стол.

- Здор?во, старый. – сказал старику путник, смотря перед собой через большое окно на быструю речушку у корчмы.
Ответа не последовало, старик был слишком занят – тайны бытия ведь.
Положив руки на стол и поскребя его металлическими когтями рукавиц, путник повернул голову к старику.
- Что так пусто на улице? Где люд сельский?
Выражения лица старика из полнопофигистского перекосилось в крайне испуганное и он резко дёрнувшись, как от шила в жопу, уставился в мрак капюшона.

- Прячется люд. Напасть у нас на селе. – затараторил дед, неожиданно проявляя живость, как будто где-то доселе блуждав вернулся в своё тело.
- Мрёте небось ежесуточно? – предположил путник, немного склоняя голову на бок и не переставая пытающе смотреть на старика.
- Мрём. – выдохнул дед.
- Это хорошо. – одобрительно кивнул путник. – А если подробнее.
Старик замялся, чувствуя себя как-то неуютно, словно незнакомец смотрел не на него, а в него и разглядывал самые потаённые мысли и страсти пожилого человека, а затем залепетал: Чудище крылатое тиранит. Вся деревня в страхе.
- Чудище, значит. – почти смеясь сказал путник. – Страшное поди?
– О, ещё какое страшное. Ростом в две косые сажени, с четырьмя руками, а хвост как у змеи, только на кончике вилы. Серое как зола, а глаза огнём горят, и кто в них посмотрит. с того кожа слазит живьём. Вот оно какое. – старик как параноик заозирался вокруг, а потом затараторил с удвоенной скоростью, но шёпотом. – А ещё его даже святая вода не берёт, поди господь наказание нам послал за грехи.
- А ты, выходит, безгрешен, раз тут сидеть не боишься, вон даже корчмаря нет.
- Грешен всяк перед господом нашим, а я стар – смерти не боюсь … почти. Да и зрением я слаб, так что хоть кожа при мне останется – глаза чудовищные не разгляжу ведь. Умру от когтей его как батюшка наш Илья. – вселив в себя такую уверенность о предстоящей перспективе, старик поуспокоился и продолжал спокойнее, разглядывая потолок. – Храбрый он был, но толстый – жрать любил, много, часто. Но до последнего бился с супостатом серым: требы в него пометал, молитвы почитал, водой святой окатил и погиб. Геройски погиб. – важно заметил старик, поднимая палец вверх.
- Да, герой. К медали представим. – ответил деду путник как дураку. - Ты это всё сам видел, подвиг-то Илюшин?
- Неа, где мне уж – зрением я слаб. А как говорят, на всё село орал, храбро так, когда в храме с чудищем бился, и ведро из под святой воды там же порожнее нашли. Как же его чудище терзало, ой как терзало.
- Как? – ввернул путник.
- Так … - и старик замер, словно потерявшись в своих мыслях.
- Как так? – опять вставил путник. – Давай же, соображай, старый пердун. – сердито проговорил путник, концентрируясь.
- Э … ну. – мямлил старик, напрягая скудный разум. – Нашли его в лесу. – сообразив продолжил дед. – Привязанным к сучку вверх тормашками, а горло от уха до уха разрезано. А под ним на земле вся кровушка его – вытекла.
- Ага, это вам за свинок и барашков урок. – подумал путник.
- А глазки у Илюши выпучились? – продолжал допрос путник.
- Как у рыбы были! – воскликнул дед.
- А вы в лесу, так, случайно, лесорубов по пояс в почву врытых и пополам разрубленных не находили? – едва ли не хихикнув, поинтересовался человек в капюшоне.
- А ты откуда знаешь? – спросил дед. словно забыв о проникающем взгляде.
Путник слегка наклонил голову в сторону деда, ответил: А я и не знаю – я спрашиваю.
Старик опять вошёл в ступор и как зомби, пяля глаза в тот же чёрный мрак капюшона, не моргая, как этого не хотел. По его щеке побежала слеза от правого глаза.
- Ладно, спи. – сказал путник, вставая из-за стола.
Старик часто заморгал, разливаясь как жижа по столу и, засопев, уснул.
- Значит, и за деревья вами получено. – довольно произнёс путник для себя.
Бросив взгляд на речушку, он увидел, как гуськом плывут гнилые, вздувшиеся, объеденные речными обитателями синюшные трупики младенцев.
- Апостолы. – Торжественно и громко изрёк путник и добавил, поднимая указательный палец вверх: На рейде. – придвинул стул к столу и вышел из корчмы.

На самом высоком холме в конце деревни стоял храм, вот его и решил посетить путник. Храм выглядел неважно – рамы окон вырваны, двери выбиты, а в крыше метровая дыра.
- Даже не чисто. – шепнув себе в капюшон, путник зашёл в храм.

Войдя в храм, он лицезрел картину перевёрнутых лавок и валяющихся по полу икон, изображавших облучённых недонегров с самыми глупыми лицами в мирах, картину разгрома венчал серокожий погромщик, сидевший в позе мыслителя на опрокинутом алтаре. По его лицу было видно, что он самозабвенно о чём-то глубоко размышляет, смотря в точку на полу. Удостоверившись быстрым взглядом в малой информативности этой точки концентрации внимания погромщика, путник спросил: Не помешал?
- Нет. – сказал серый, не прерывая думы.
- Зачем хвост оторвал? Усох, что-то ты в росте. А руки что, пропил? Давай завязывай с возлияниями, а то ишь – в глазах огонь погас.
- Это ты мне? – недоумевая, поинтересовался серый, поднимая взгляд на гостя.
- Тебе.
- Какой хвост?
- С вилами. А, забудь. – махнул рукой путник. – На место боя пришёл?
- С кем? – поднимая голову, с интересом спросил серый.
- С батюшкой, конечно. Реконструируешь бой?
- Реконструирую? – сказав это, серый захохотал. – Бой? – с ещё более задорным хохотом спросил погромщик.
- Храбро бился Илюша?
- Да. – иронически ответил серый. - Этот святоша пока бегал и, срывая иконы с стен для броска в меня, все лавки поронял, потом угодив ногой в ведро с водой, с бряцаньем спешившегося кавалериста древних веков Земли кружил от меня у алтаря. Я его сцапал, а он как спрут впился в алтарь, обвив его ногами и руками, да и верещал, как бабы не пищат. Алтарь мы уронили, то есть я его отдирал, а он не отдирался.
- Цапучий. – ввернул путник.
- Очень. – подтвердил серый. – Но, повалив алтарь я его всё-таки стряхнул.
Путник поднял лавку, сел на неё и, закурив, протянул сигарету серому. Серый, делая жест рукой, что не надо, потёр колени.
Оба собеседника уставились глубокомысленными взглядами куда-то вдаль.
- Да. – протянул путник.
- Да. – выдохнул серый.

Солнце зашло, скрывшись за горизонтом.

(с) Algimantas Sargelas