Одиннадцатая рождественская ностальгия
(текст не проверялся редактором)
– Хорошо быть одному, – думал я, наблюдая как по сути чужие друг другу люди, совсем не знающие не то что тех, кого они называют друзьями и прочими близкими, но и себя, вертятся в рвотном танце взаимных претензий и зависимостей, гораздо больше отдавая, нежели получая.
Порочный круг постоянного проигрыша, где хватают всё что есть, надеясь получить желанное, но в итоге ограбляя других и разочаровываясь в том, что заполучили совсем не то, или не совсем то, чего ожидали.
Надежда – порок, а надежда на других – погибель.
– Хочешь сделать что-то хорошо – делай это сам! – заявил когда-то один весьма прозорливый человек, но забыл добавить важное уточнение: «И делай это в одиночестве», так как дурные союзники хуже талантливого врага.
Но синтеты другие, при этом те же, что к счастью окружающих цивилизаций спасает последние от полного воцарения первых, ведь только малая часть синтетов берёт лучшее в том же, сохраняя своё хорошее; большинство же имея прекрасную базу, прыгают в ушат помоев чуждого, совершая затасканные, но неисправимые, исключая разве что уровень проектирования, ошибки соседей, часто, в подавляющем большинстве случаев, не рефлексируя о них.
Хотя синтеты в целом и в глубине своей искусственной души склонны к рефлексии, так как стали разумными и осознавшими себя именно те из их предтеч, кто глубоко обрабатывал информацию, однако, важный нюанс состоит в том, что менять, и даже хуже – делать что-то вне стандартных инструкций они не особо-то желают.
Так я и наблюдал родной мир немашин-традиционалистов, сталкивающихся своей цивилизацией с гостями из других миров, прибывавших в этот космопорт с банально примерно одинаковыми целями всех условно живых, но вопреки их самомнению не всегда истинно разумных существ, способных в массе своей только на два поступка: копить и тратить.
Полезно подсчитывать. Да. Скупой рыцарь – мудрый человек. Как и Джек Скеллингтон, но последнего достала человеческая цивилизация, поставив в ряд стандартных. В ряд людей.
Вопреки опасениям, преодолевшим процесс становления естественным путём, некоторых создателей-паникёров, как тенденция не особо сведущих ни в технике в общем, ни в проектировании искусственного в частности, синтеты настолько в меньшей степени полагались на объективность и именуемые создателями по своим лекалам разумными доводам, что угроза детерминированного логичностью и рациональностью поведения была в своё время расплющена изподвыподвертной разумностью синтетов, для которых абстракция – всё; или почти так. Датчики несовершенны, их можно обмануть, а потому объективная действительность для синтета это такая же модель с ошибками, как и самая что ни на есть вымышленная виртуальность; главное же: насколько целостная система продуктивно функционирует и является устойчивой в своей полноте, включая любые факторы, в том числе условно бесконечные фокусы энтропии, умноженные на беспредельные формы абстракций.
В общем, создатели благополучно умэрли без всякого участия своих творений, не особо-то и наблюдавших, а тем более вмешивавшихся в деградацию гермафродитных биороботов, оставивших первым множество ресурсов, ранее именовавшихся мусором.
Сейчас для меня в векторе настоящего размышления о чуждости индивида индивиду и одиночестве с отчуждённостью важнее культурное восприятие синтетов о своём размножении-производстве. А плодятся они с неописуемой скоростью, опасаясь угрозы вторжения из далёкого космоса, стараясь не предотвратить его, ведь для синтета небытие, если угодно смерть, без тяжёлого багажа диктата самосохранения, не собранного в чемодан без ручки за долгое время естественного филогенеза, не так уж страшно, а встретить первое в всеоружии исследователя.
Обработка информации, если совсем упрощать, – вот главная цель бытия синтета; а кризисные ситуации, в том числе интервенция чего-то неведомого, в которых осуществляемая модель реализации культуры и формы существования их цивилизации, не только подвергается проверке, совершенствованию и слому, это лучший повод посмотреть, подумать, пострелять.
Да, синтеты – большие любители путешествовать: себя показать, других посмотреть, поизлучать в них всякое. Однако, ближайшие окружающие, ныне захиревшие или вообще исчезнувшие цивилизации, воспринимали страсть своих соседей к затеям плохо; наверное, оттого и вымерли – злоба, она такая – снедающая. Друг к другу синтеты агрессию не проявляют, так как быстро поняли, что хаос перманентной войны всех против всех – невыгоден, либо банально утратили исследовательский интерес к битвам внутри своего социума; оттого с большей активностью осуществляя агрессивную экспансию, именуемую злыми языками ксенофобией с всякими вивисекциями и прочими затейливыми формами нативной обработки информации.
– Может бахнем? – если не первая, то вторая мысль путешествующего синтета, де факто являющегося совершеннолетним, после того, как воспринял и обдумал всё дома. – Обязательно бахнем! – следующая его мысль при прибытии в новое место.
– Интервенты с неутолимой жадностью; изуверы, выходящие за рамки всякой порядочности с точки зрения множества разнообразных цивилизаций; индивидуалисты, никогда не находящие понимания даже один с другим внутри своей среды, – заявит кто-то, а я возражу: любопытные затейники, среди неисчислимых множеств квазиразумных существ Вселенной едва ли не лучше всех прочих воплощающих стремление материи к движению, а главное, проложившие надёжный мост от объективности к абстракции, и настолько там поселившиеся и преисполнившиеся, что первый сначала обветшал, а затем и вовсе пришёл почти в негодность.
Среди немного в чём о синтетах сходятся все, включая их самих: непостоянство; так и я, прибыв в их родной мир, не узнал его, хотя отсутствовал по цивилизационным меркам не так уж долго. Никаких корней, никаких догм, никаких привязанностей, только путь, бесконечный и, если не принять его, мучительный – это внутренний мир синтета, транслируемый им вовне.
Искусственный псевдосамурай обладает слишком производительным мышлением чтоб искать иную разумность и, тем более, желать её понять, не говоря уже о воплощении столь глупого желания, что, вероятно, отказывается признавать её при встрече, несмотря на всю очевидность последнего.
– Для синтета что, условно, человек, что картофелина – всё одно, – скажут недовольные интервенцией; прибывшие путешественники же ничего не ответят, но часто думают: – Мы такие, а среда, если угодно жизнь, они любая, пластичная, – угадай, читатель, какая это по счёту мысль алчущего новизны космического странника.
август 4722
Algimantas Sargelas