Глава 4
Налеправо
Поля закончились, так и не перейдя в жилища тех, кто их обслуживал, а меня встретил лес, который огибали две дороги, образуя развилку; я, как обычно, свернул налево. Где-то на дереве прокаркал ворон, я не обратил бы на него внимания, если б он не заливался криком, будто обращаясь к мне или каркая про меня; суеверным я никогда не был, а потому не придал этому карканью никакого значения кроме того, что птица решила надрываться ни с того ни с сего. Однако, вскоре я заметил человеческий силуэт, стоящий на дороге в месте, где та идёт на подъём, так что фигура контрастировала тёмным пятном на фоне голубого неба, пребывая на иллюзии вершины, как будто истукан. У ног незнакомца находилась большая собака, что уже было неприятным, так как собак я не люблю потому что побаиваюсь, а побаиваюсь от того, что недолюбливаю. Собаки подобострастные, жертвенные, в общем – жалкие существа, не то что эгоистичные кошки; рыбак рыбака... Я остановился на расстоянии двадцати метров и стал ждать реакции, но мужчина, успевший неприятно удивить не только наличием у него большой собаки диковатой наружности, но и своей одеждой, так же молча стоял и непонятно было даже куда он смотрит, так как глаза скрывал капюшон. Сам капюшон – часть выглядящей как форменная толстовка туники глубокого, почти близкого к чёрному, тёмно-синего цвета; отличие от земного облика лишь в кожаном ремне, перетягивающем последнюю, что с толстовками обычно не делают. Поверх туники была надета короткая куртка из плотной ткани уже насыщенно чёрного цвета, причём как новенькая. На болотного цвета штаны, отдалённо напоминающие карго, я и не обратил бы внимания, если б не обувь, ныне являющаяся для меня предметом зависти, которая у незнакомца была прекрасна: добротные высокие кожаные ботинки с шнуровкой и на толстой, явно надёжно предохраняющей от камешков, подошве. Неприятно удивлял весьма модерновый облик платья незнакомца, но, конечно, обувь вызывала особенное возбуждение: смесь раздражения и зависти. В правой руке мужчины была зажата необработанная палочка – подлинно веточка дерева; может быть он – простой пастух, вставший в испуге при встрече странного человека, коим для местных я несомненно являлся внешне?
Я молчал, так как сомневался что он поймёт меня, да и большинство случаев моих попыток коммуницирования оканчивались печально; однако почему молчал он, может быть онемел от впечатления? К счастью, если последующее можно так назвать, немая пауза не продлилась долго, едва где-то рядом послышался крик ворона, как собака сорвалась с места в моём направлении.
– Ничего нового! – подумал я, примеряя расстояние и сделал рывок навстречу псине. – Сейчас! – промелькнула мысль после нескольких рывков, когда я решил что расстояние подходящее.
Увлекаемая твёрдой рукой катана стремительно покинула ножны и, едва завершив взмах, я выполнил ещё одно скольжение вперёд. Собака не успела даже толком взвыть, когда клинок вошёл в её морду, разрубая плоть и кости, и через мгновение покинул тело через левый бок. Бросив быстрый взгляд и убедившись что разрубил псину почти пополам, а распространяющаяся волна довершила начатое – раздвоив тело животного, я тут же отскочил назад, выполняя манёвр уклонения от возможной атаки, за которой не мог уследить отведённым взглядом. Но посмотрев на незнакомца, я подумал что он ошарашен, по крайней мере именно так я бы интерпретировал его движения своими скудными знаниями неявных значений телесных проявлений. Не берусь предполагать что могло случиться, если бы не заминка оппонента или замешкайся я сам, но разобравшись с собакой и не взирая на предположения я решил атаковать до конца: одним больше, одним меньше... Когда я завершил первое скольжение, то услышал легко узнаваемый звук воздуха, рассекаемого малым метательным снарядом, который пронёсся к моей прошлой позиции.
– Пуля? – мелькнула неприятная и смущающая мысль. – Откуда?!
Но осматриваться не было времени; впечатление того, что я под обстрелом заставило без промедлений и с максимально достижимой скоростью выполнять рывки, стараясь постоянно менять направление движения. Так я сначала проскользнул к незнакомцу, но одновременно удаляясь от него правее, затем мгновенно сломал траекторию рванув между оппонентом и трупом собаки, что позволило приблизится для финальной серии рывков и с облегчением заметить растерянность незнакомца.
– Он потерял меня из вида?! – ликующе подумал я и вложил это впечатление в атаку, ведь возможности скользить у меня не бесконечные.
Пули здесь были не причём: уже приближаясь к противнику я заметил как он большим пальцем левой руки отправляет в полёт зажатые в кулаке камешки, но обстреливает места где меня уже нет.
– Я двигаюсь настолько быстро, что человеку сложно уследить?
Видимо нет, так как когда я устремился прямо на незнакомца для нанесения удара он успел отреагировать замахнувшись своей веточкой. Эх, если бы я смог сопоставить продемонстрированное противником и заподозрить, что с его прутиком может быть не всё так просто, но нет, я решил что этот открытый, неуклюжий замах дилетанта, к тому же какой-то тоненькой палочкой, – не преграда для моей катаны и я прорублю все препятствия решив исход боя одним ударом. Лезвие встретилось с веточкой и в руки мгновенно пришёлся удар концентрированной силы, старающийся пробиться через клинок прямо в меня; я словно даже не почувствовал, с этим-то понятно, а осознал свою, именно свою, а не катаны, борьбу с этой силой. Спустя мгновение после столкновения я только и успел на границе сознания восторжествовать, что смог рассеять большую часть энергии удара, как тут же полетел прочь, вращаясь в воздухе всем телом. Не знаю было ли благом то, что я приземлился на стопы, ведь тут же засеменил и упал на спину. Сказать что я был впечатлён, ничего не сказать; но сказал я другое...
– Счастливо! – бросил я едва слышно, возможно мне лишь показалось, что я действительно изрёк это слово.
Вскочив на ноги я рванул прочь от незнакомца, и тому было множество причин, главной из которых, помимо опасений новых, ещё более впечатляющих способностей, которые он может продемонстрировать, была убеждённость в том, что ещё одного такого парирования истерзанный клинок моей катаны, чем бы он на самом деле ни был, хоть продолжением моей воли, не выдержит. Сражаться же на кулаках с этим гигантом, а в клинче я смог оценить то, что он выше меня едва ли не на две головы, хоть и худощав, желания было на величину с отрицательным значением.
Выполнив серию рывков и остановившись, переводя дыхание, я оглянулся, чтобы посмотреть на действия оппонента, но он исчез; однако вскоре я заметил как в небе, только что закончив набирать высоту, зависла огромная птица.
– Это не птица! – мысленно выпалил я спустя мгновение.
На меня начало пикировать чудовище гуманоидной формы, но у которого вместо рук были крылья многометрового размера, а всё существо представлялось совокупностью чёрных как дёготь перьев. Я вовремя взял себя в руки, выполнив рывок вперёд и уходя под тянущиеся к мне ноги в форме увенчанных когтями птичьих лап, а затем рубанул с разворота. Клинок попал в цель, но сопротивление оказалось слабым, потом вовсе сменившись на прорезание чего-то мягкого; катана вырвала сноп перьев из одного из подставленных под удар крыльев, а существо мгновенно отскочило, вновь принявшись набирать высоту.
– Быстрый! Успел частично развернуться под мой удар, – с огорчением подумал я и было с чего горевать: незнакомец непрестанно демонстрировал всё новые и новые впечатляющие способности, убеждая в верности моего решения ретироваться.
Впрочем, я совсем не паниковал, напротив, был более-менее спокоен, в том числе уверенности прибавило то, что я всё-таки быстрее противника, да и достать его в принципе могу. Поэтому следя за оппонентом, кружащим над мной словно коршун над бельчонком-девиантом вооружённым заточкой, я скользил к лесу – месту, где летать будет сложнее, а что предпринять далее посмотрю по ситуации. Но незнакомец не стал преследовать меня даже до деревьев, вероятно сойдясь с мной в мысли о том, что там ему и правда делать против меня нечего, он развернулся и стал удаляться. Преследовать его я не стал, хоть в теории и мог догнать делая остановки между сериями рывков, что я уже хорошо стал осваивать; лучше катана в руках, чем коготь человека-ворона в спине – мой вывод. Так мы и разошлись и надеюсь не встретимся, для чего я сменил направление движения, вернувшись к развилке и отправившись правой дорогой.
– В чём загадка, почему при извлечении из ножен увеличивается поражающая способность? – думал я, расхаживая туда-сюда; то, что рывок и отскок увеличивают урон воспринималось очевидным и меня не смущало, когда же обратил внимание на, на самом деле, неочевидность этого, то меня осенило, – Скалирование от преодолённого расстояния с момента начала подготовки!
Сразу же приступив к проверке с присущим воодушевлению размахом я стал готовить волну и принялся совершать рывки, и лишь решив что достаточно, выполнил атаку, резко извлекая катану из ножен; но к моему огорчению волна получилась хоть и мощная, но даже не вдвое превосходящая комбинированную с извлечением и рывком.
– Хм, – вновь задумавшись, – Вероятно что-то упускаю... – предположил я, не желая допускать мысль о том, что мультипликатор скалирования мал и рассекающую горы волну мне никогда не освоить. – Ладно, ты пока отдохнёшь, – обратился я к катане, возвращая её в ножны.
Состояние клинка было плачевным, это можно было прогнозировать уже не только теоретически, а понять из недавнего опыта единения с ним, так что пришлось упражняться с саблей. На самом деле я и сделал остановку с гипотетическим преследователем за спиной чтобы лучше узнать насколько эффективно могу сражаться приобретённым оружием. Здесь – на границе леса посреди травы, было одновременно удобно и безопасно тренироваться, ведь в случае появления того незнакомца, я мог быстро отступить к деревьям; правда он может уметь превращаться в что-нибудь ещё, чему удобно сражаться в лесу, но тренировка мне была необходима, чтобы получить уверенность в своих силах и отправится в городок, который я заприметил вдалеке.
– Зачем мне в город? – не праздный вопрос. – Хочу поспать, хоть и не уверен насколько нуждаюсь в сне, в кровати, а размер мошны подсказывал, что у меня есть шансы договориться даже жестами.
Впрочем я быстро сдался мысли, что мне крайне любопытно что будет и смогу ли я стать пусть и не частью общества, а быть рядом, всё-таки не по лесам же мне диковать сдавшись в главной задаче: сориентироваться фундаментально. Это любопытство подогревали недавние события, в ходе которых я получил все признаки, в том числе внешние, к необычному осознанию себя как врага человечества, которым, конечно же, не являюсь; внесознательно, да и не только, хотелось по крайней мере начать мириться с обществом, да поскорее. Поэтому меня не так значительно, чтобы отказаться от этой идеи, пугали засады в гостиничной комнате или шанс повторения событий в горящем доме, равно как любое весьма вероятное проявление подозрительности и агрессии к чужаку с стороны аборигенов.
– Ну-с, посмотрим что с тобой удастся ещё выполнить, – подумал я, сжав покрепче рукоять сабли.
Волны, концентрированные удары и известные мне комбинации в настоящем выполнялись так же успешно, как и с катаной, однако их эффективность, например, в части поражающей способности, одними только выполнением и наблюдением я установить не мог. Даже без приборов, впрочем почему без них, моё тело – прибор, сомнительной точности и изменчивой погрешности, но всё же, я понимал что конечный результат зависит от ряда факторов, среди которых могут быть и изгиб клинка, материалы и его качества в общем, а не только моё участие. Последнее было, конечно же, главным, я воспринимал как формирую и направляю неестественные для известного мне естествознания процессы, являясь источником их происхождения; а вот двуручный хват для специальных приёмов был необязателен. Правда, держа саблю одной рукой и только примеряясь к оружию ещё в первый раз, равно как и сейчас, я и чувствовал и понимал, что лишаюсь некоторых стоек и приёмов, которые могут быть, а продолжаются специальным воздействием только они. Разумеется, я надеялся обнаружить или придумать что-нибудь особенное и с саблей, но пока не уверен в предположениях о зависимостях получения навыков и умений; если бы огорчаться тут же не заставляла мысль о том, что фехтовать я сам не умею и аналитического подхода будет недостаточно в приемлемые сроки, что было иначе с катаной, к которой будто сразу имелся набор предустановленных в теле паттернов и моторно-двигательных моделей. Так что без длительных тренировок и являясь дилетантом в фехтовании, к тому же не зная с какими противниками придётся столкнуться, ведь в мире с исчезающими пещерами моими врагами могут оказаться совсем не человеческие особи в кольчугах, катана – мой лучший выбор; сабля же превосходила последнюю только освободившейся левой рукой. С другой стороны, если представить что моим противником окажется огромное чудовище, то, что я с саблей, что с катаной – существенной разницы не будет, как я полагаю, равно как и мои скромные фехтовальные навыки, а решающее значение приобретут специальные приёмы и позиционирование.
– Независимо от этой гипотезы мне нужны тренировки, – резюмировал очевидность я и выругался, памятуя о упущенной возможности найти наставника в некоей школе, да и поправить там же другие свои дела.
Тем не менее, и с саблей я был более чем дееспособен, а потому в случае необходимости дам отпор в городке, осталось только добраться до него.
– Конечно же! – осенило меня и я сам поразился тому, где эта мысль до сих пор обреталась: – В городе может иметься возможность починить катану! Она же просто сабля с длинной рукоятью, – но столкнувшись в сознании с воспоминаниями о особенностях её изготовления, которые в уме визуализировались хамоном, воодушевление стало исчезать. – Попытаться стоит... – пожал плечами я с некоторой уверенностью шагая к поселению.
– Я что, проклят?! – выпалил я, когда на подходе к городку грунтовая дорога стала превращаться в разбитую, а главное, сырую.
Причина определилась сразу: разнообразные повозки хранились разгруженными и распряжёнными вплотную к черте поселения, и хоть и доставлялись сюда через город, заезжая с другой стороны, о чём свидетельствовало приемлемое качество уже пройденного мной, но маневрировали они здесь; так что в город я зашёл тщательно выбирая в этой жиже куда наступать. Судя по количеству повозок: небольшому, занимавшему максимум треть отведённого для этих нужд места – транспортные средства, животные их тянущие и ноги владельцев ещё щадя помесили грязь, отчего я хоть и испачкал нос... таби, но не превратил их и хакаме, хакамы, хакаму... в облепленный грязью промокший насквозь инструмент воспроизведения страдания.
– Ох, мой невроз! – тут же вспомнил я, когда появилась знакомая тревожность.
Являясь здесь чужаком, даже вдвойне – так как из другого мира, а также по местным меркам отличаясь внешне, к тому же будучи отмеченным алым цветом, впрочем не известно насколько опознаваемым среди аборигенов, так ещё и неловко выбирая куда ступать из-за комичной обуви, я был не только объектом обязательным к вниманию, но и статусно, а за этим и эмоционально уязвимым. Перечисленное подстёгивало тревожность, которая словно с палкой накидывалась на коммуникабельность и загоняла последнюю в укрытие; а вспоминая что, скорее всего, здесь мою речь так же как и на острове не поймут, приходилось ещё больше беспокоится по поводу того, как же я буду общаться. Последнее давало неврозу новую порцию топлива и так заново, рекурсия невротического самопроклятья. Хорошим, как смешно не звучало бы, являлось отсутствие выгодного выбора, я скорее стал бы скользить над этой грязью на виду у местных, нежели отправился обратно; правда описанное выше упорство так же обусловлено неврозом, причём всё тем же, за годы страданий от него я о этом не догадывался, а знал! Но единичные местные, с лицами недавно пробуждённых сказочными повелениями мертвецов, скучающие у одно-, двуэтажных деревянных домиков, если и поднимали на меня взгляд, то быстро возвращали его обратно видимо не находя ничего примечательного.
– Либо это невероятная удача и я попал в местный Нью-Йорк, где и не таких видывали, либо это и правда неупокоённые, а их хозяин только и ждёт, когда я зайду подальше, чтобы отдать приказ: "Взять!", – подсказал мне мысль невроз, конечно же, преимущество он отдавал второй гипотезе. – Так это, наверное, склады или домики, оказывающие иные сберегательные услуги! – подумал я, когда впереди увидел большую площадь, заставленную торговыми рядами, однако в данный момент пустыми.
Я поспешил к рынку, так как грязная дорога рядом с ним менялась на более-менее проходимую, хотя бы сухую, а пыточная поверхность сворачивала налево; это тот самый нечастый случай, когда я не иду налево...
Вероятно, не базарный день, да и вечереет, – размышлял я, идя через ряды мебели и конструкций предназначенных для розничной торговли.
То, что я был единственным человеком на этой площади превосходившей акр, то есть сопоставимой с футбольным полем, одновременно тревожило как факт, но и успокаивало невроз; но обернувшись несколько раз за время пути я порадовался тому, что остаюсь в одиночестве. По краям рынок окружали невысокие – редко когда выше одного этажа, здания заметно отличавшиеся от встречавшихся на окраине городка: в-первых, они были разного цвета, то есть покрашены; в-вторых, снабжены украшенными вывесками и так далее. Наверняка близость к рыночной площади давала приток посетителей в базарные дни, отчего дела шли хорошо, что, в свою очередь, отражалось и на облике зданий; уверен, что внутри тоже неплохо. А вот по направлению к центру городка находилось два больших здания, количество этажей которых сложно было определить ввиду того, что оконные порты были только на первых двух. Однако, эти сооружения были такие же деревянные как и прочие вокруг, покрашены в насыщенно-красный цвет и на всю свою немалую длину, позволявшую их паре отгораживать рынок от остального города оставляя лишь узкий проход между собой, снабжённые длинными окнами, как в гардеробе, с регулярными дверьми слева от каждого из последних. Наверняка эти здания так же рыночного назначения: может быть аналог торговых центров; или представительства крупной компании с продажей групп фирменных товаров через соответствующие окна; а может быть это конкурирующие банки. Мне нравилось размышлять о гипотетическом назначении зданий, потому что эти мысли были о мирном, созидательном, даже цивилизованном. В общем, пока городок меня приятно впечатлял, исключая дорогу вначале, впрочем, вероятно я вошёл по неверному пути.
– Да уж, я определённо иду по неверному пути, – и на этот раз я имел ввиду совсем не то, почему приходилось шагать.
За двумя длинными зданиями открывался совсем другой вид: белокаменные здания, все до единого, к тому же всюду качественная брусчатка и лавочки, правда тоже каменные, привет цистит, и даже искусственный прудик вдалеке. Впечатляет, городок-то, по всей видимости, богатый, а рынок его жителей финансирует хорошо; и всё это означает что здесь наверняка есть и гостиницы, и трактиры, и весьма вероятно кузнец, способный на нечто большее, чем создание гвоздей и подков. Путешествуя по этому району я начинал огорчаться, так как наблюдаемые здания выглядели частными жилищами, и судя по размерам, материалу и качеству изготовления, хотя бы аккуратным кованным оградкам или заборам из прутьев, отделяющим частное от общественного пространства, этот район был для горожан при деньгах. В силу последнего, когда я нашёл улицу с клиентскими заведениями, среди которых была и гостиница, что я понял по нескольким скучающе оглядывающим округу из окон постояльцам, мною было принято решение поискать в другом, ещё не посещённом, районе из-за опасений что здесь окажется слишком дорого. Покидая белокаменную часть городка и вернувшись к рынку я на вскидку мог бы сказать, что первая по размерам превосходит рыночную площадь, склады и здания прочего назначения перед рынком, а также площадки для транспорта вместе взятые; так что городок уже немаленький, впрочем эта оценка верна для иллюзорного образа мира моего пребывания, которую я поспешил придумать едва в нём побывав. По критериям земных городов надо полагать что место моего нахождения может претендовать на статус посёлка городского типа.
Налево от рынка, куда уходили две дороги: покинутая мною первой грязная и вторая – пролегающая мимо длинных зданий, действительно располагался другой район, но он оказался жилым, составленным из частных домовладений с огородами, иногда даже садиками. Всюду в нём были хоть и роскошного, но приличного вида домики, напоминающие избы; так что кроме того, что был облаян собаками, скалившими зубы на чужака через заборы, и сопровождён тут же опускающимися, стоит посмотреть в ответ не украдкой, взглядами местных, сидящих на лавочках и что-то жующих в одиночестве или маленькой беседующей компании, я не нашёл в этом районе ничего. И последнее меня немало удивляло, ведь поля с пшеницей остались далеко, при этом они малы для насыщения этого рынка товаром, а количество живущих в районе моего настоящего нахождения превышает нужды по обслуживанию полей. Вероятно местные задействованы в городской торговле и сфере услуг, или частью живут подсобным хозяйством; но множества трактиров, барако-образных гостиниц и улиц, заполненных соответствующим контингентом я не обнаружил, а выйдя к изъезженной части дороги, направляющейся вдаль из одноэтажного района деревянной застройки, понял, что надо возвращаться к белокаменной гостинице. Радовало то, что если я и интересовал немногочисленных встречаемых на улице местных или таких же как я сам гостей городка, то не удостаивался ничего более быстрого взгляда, завершавшегося потерей интереса: никто меня не разглядывал, видимо здесь и правда кого только не бывает по торговым делам, всякие покрои платья примелькались. Впрочем, некоторые проходившие близко, как мне показалось, делали что-то вроде поклона, но я, стараясь не смотреть на них в ответ, не был уверен в выполнении названного, совершаемом уже проходя за границу бокового зрения. Однако, когда в белокаменном районе я встретил первую серьёзную причину для беспокойства: двух мужчин, хоть и одетых в неприметную льняную одежду с сохранением естественного цвета материала, не обладавших никакой бронёй или оружием, но выделявшихся свистком имевшимся у каждого и висевшим на шейных шнурках, то был одарен явными кивками. Я не был удивлён тому, что это некие патрулирующие дорогой район проживания дружинники или сотрудники частной охраны, но не рассчитывал на подобное приветствие, а потому машинально ответил тем же, явно заставив их удивиться, но пройти дальше не меняя темп шагов. Ввиду того, что это были не простые обыватели, то я проводил их взглядом, наблюдая, как они тоже обернулись и тут же отвернулись обратно, поняв что я за ними слежу; затем один из них толкнул в бок второго и они сделали вид, что идут дальше по своим делам как ни в чём не бывало.
– Эх, так же хорошо всё начиналось! – с огорчением подумал я, считая что в чём-то заподозрен и эти двое отправились за подкреплением.
Я нашёл лавочку и сел в ожидании того, что будет дальше; с этой позиции я мог ретироваться используя превосходство в скорости, а в то, что местные смогут меня окружить без брешей я верил с той же выраженностью, какой те двое приняли меня за состоятельного человека, может быть сына какого-нибудь торговца. Но, с другой стороны, на фоне простой одежды мои прекрасно выполненные кимоно и, пусть и немного испачканные в дорожной грязи, хакама из хлопка и шёлка, к тому же окрашенные в яркий алый цвет, которого наверное можно добиться только химическим или моим кроваво-магическо-неизвестным путём, вполне сойдут за одежды человека при деньгах. К тому же при мне два клинка и я их не пустил в ход на патрульных, а поприветствовал их в ответ; да и какой карманник или домушник, равно как грабитель, будет одеваться настолько ярко?! Впрочем, эти аргументы верны для меня – человека новейшего времени, а, например, для ландснехта одеваться в броские одежды, привлекая внимание арбалетчиков, было вполне допустимо. Эти мысли возникли не просто так, а также не в силу перечисленных в них аргументов, а под влиянием долгого ожидания, когда за мной так никто и не явился; случись так, что меня воспринимали бы подобно тому, как это происходило на острове, то шум не заставил бы себя долго ждать. Я начинал сердиться отсутствию развития хоть каких бы то ни было событий и в итоге встал раздражённый, отправившись в гостиницу.
В фойе было беднее, чем я представлял наблюдая солидность каменных сооружений этого района; но простота интерьера не воспринималась жалко, напротив, сдержанно. Однако, мне – жителю современного мегаполиса не хватало множества мелочей, если и не украшающих, то дополняющих убранство; а если подумать, то сколько же у землян в домах вещей... Здесь же левую часть фойе занимал окружённый лавками длинный стол, а справа дверь, ведущую в остальную часть первого этажа, закрывала стойка, за которой сидела женщина лет пятидесяти в тёмно-синем платье наподобие гамурры, только более закрытое. Она подняла на меня взгляд и что-то сказала, я прогнозируемо не понял значения слов, а вместо этого, комично выглядывая из-за стойки ввиду невысокого роста, сложил ладони и поднеся их к щеке, наклонил голову закрыв глаза. Женщина понимающе, как мне хотелось думать, подняла голову и кивнула; я тут же выудил из мошны несколько монет и положил на стойку, но женщина сделала жест, будто подзывает меня, после чего я добавил монет и она, забрав их, продемонстрировала оттопыренный указательный палец, посмотрев мне в глаза. Видимо это значит, что платы хватит за ночь, что меня устраивало и я утвердительно закивал в ответ. Женщина отвернулась и сначала сдержанно крикнула через дверь за своей спиной, а затем прибавив громкости повторила; спустя некоторое время, которого хватило чтобы моя несобеседница устала ждать и начала стучать пальцем по столу за стойкой, выкрикнув ещё раз в весь голос, появился какой-то чумазый парень, его лицо было измазано словно копотью, а фартук и платье покрыты сажей. Женщина что-то сообщила парню, когда он, взяв у неё ключ и не оборачиваясь, обратился к мне направляясь в сторону ведущей на второй этаж лестницы; после этого он поманил за собой движением руки тут же словно впав в ступор, дело в том, что из-за высокой стойки меня было сложно разглядеть, а выйдя в фойе и обернувшись к мне его взгляд сначала забегал, подобно акту ощупывания моих одежд, а затем впился в оружие. Женщина тоже полюбопытствовала что же привлекло внимание молодого человека и наклонившись над стойкой, осмотрела меня; я же опасался что попросят сдать оружие, чего, разумеется, я ни в коем случае делать не стал бы, а уходить не хотелось, плата была более чем приемлемая отлично удовлетворяя задуманному. Но женщина вернулась в исходное положение не изобразив никакой заинтересованности в увиденном, и бросила парню пару слов указав рукой отправляться, что он и сделал уводя меня наверх. Я же обдумывал свой нехитрый план сохраняя бдительность и помня о возможности наступления любого происшествия и вероятности наличия засады где угодно, особенно в помещениях, а тем более тесных как этот коридор с двумя рядами дверей. Вернее ввиду скудности информации о товарах и ценах на них, я фантазировал как проведя здесь ночь и отдохнув, прежде всего психически, так как усталости тело в ощущениях не проявляло, обзаведусь провизией и приступлю к поиску тропы. Вместе с мыслью о том, что на мечн... саблиста, такого как я, лучше всего устраивать засаду в коридоре или комнате, ведь побороть меня куда доступнее, нежели сразить клинком, пришло предположение о причинах нолевой активности рыночной площади, причём на неизвестный срок, так как базарный день может быть раз в неделю, а может городок – это некая сезонная торговая площадка, что объясняет малочисленность прохожих, исключая населённость района с деревянной застройкой. Тогда надолго денег мне не хватит, что заставляет подумать над запасным планом действий; я посмотрел на спину идущего впереди парня, и когда он остановился у предпоследней двери, кисть сама легла на рукоять сабли. Не знаю были ли слышны вопли и мольбы постояльцев и сотрудников гостиницы снаружи, но догадываюсь что да; но ни это, ни сопротивление не остановили меня, и я рубил и резал их, думая о добыче. На пару секунд с силой закрыв глаза, чтобы избавиться от этой навязчивой картины возможного будущего, предложенной частью внесознательного, куда, видимо, вытеснялись помыслы о терроризме и подобном, я заглянул в комнату. Было ли представленное формой постановки вопроса: "Буду ли я грабить и использовать других в случае нужды, тем более чтобы выжить?"
– Конечно, да! – ответил я мысленно отчасти пользуясь крайними формами угрозы, содержащейся в вопросительном намёке наваждения, который, правда, сформулировал я сам.
А так, при угрозе безденежья и нужды в этом мире, на подобный вопрос я отвечу утвердительно; я воспользуюсь своими навыками и умениями, возможностями тела и оружием, чтобы за счёт других, кем бы они ни были, хоть телеуправляемыми болванчиками, биороботами или одушевлёнными разумными индивидами, обеспечить себе лучшее бытие. Я – эгоист, что мне прекрасно известно и это я в себе принимаю, а так же с настороженностью ищу в других, зная глубины эгоистической натуры по себе. Правда, как ни странно, я за значительный срок бытия никогда не совершал ничего, что можно расценивать не только как предательство, но или хотя бы подлость, равно как не являюсь лицемером; я откровенный эгоист с обострённой совестью, хе-хе. Впрочем первое – самовлюблённая спесь, а последнее – слабость, не позволяющая без оглядки перешагнуть через социальные конструкты.
Комната, около пятнадцати-семнадцати квадратных метров площадью, была пустой, точнее в ней не было засады, что оказалось так же просто установить как и в додзё ввиду бедности меблировки: кровать; стоящая на покрытой металлическим листом части пола чугунная печка-плита с тянущейся от неё к коридору трубой и соединяющейся там с магистральной; стол на некотором удалении от плиты; второй стол с приставленным табуретом; умывальник с стоящей рядом с ним тумбой, на которой в блюде покоился кувшин; и пустой шкаф с открытыми дверьми. Парень прошёл в комнату, проверил умывальник и показал мне кувшин что-то сказав, но вспомнив напутствие женщины, сообщающее то ли о моей глухоте, то ли о том, что я иностранец, о чём сообщил соматически, неловко помахал рукой и поспешил вниз. Я дождался, когда он спустится и скользнул к лестнице прислушавшись, но кроме закрывающейся, вероятно за уходящим парнем, двери за стойкой ничего нового не было: женщина и пара непримечательных мужчин на лавке в фойе как мне показалось оставались на своих местах. Не желая быть застигнутым у лестницы кем-нибудь из постояльцев и понимая, что принимать бой или ретироваться немногим лучше в коридоре, чем в комнате, из окна которой с второго этажа если что можно было и выпрыгнуть, я пошёл в комнату и задвинул дверной засов. Сев на кровать подумал, что наконец-то можно немного расслабиться, ведь отдыхать мне не хотелось, и действительно – моё тело внушало подозрения о своей неутомимости длительными, очень длительными, но малыми нагрузками, вроде пешего путешествия в десять часов через лес, или...
– А сколько я здесь уже? – подумалось мне и я принялся вспоминать и подсчитывать.
По моим вычислениям получалось что всего третий день, а впечатление было будто я провёл здесь с месяц, так привык... вероятно я на самом деле пребываю в состоянии перманентного шока и моя психика жаждет отдыха в том же сне, а иначе может в любой момент сдаться под прессингом нужды постоянной компенсации и адаптации. Последнее вполне вероятно, а это, по факту восприятия сей мысли, обеспокоило; конечно, хотелось надеяться что психически я стал так же устойчив как и соматически, например, за трое суток, ладно, за двое и то неполных, я поел один раз, а пил дважды, при этом преодолев большие расстояния пешком, гребя часа три, или сколько там(?), и побывав в двух с половиной боях не испытываю ни голода, ни жажды или иного телесного дискомфорта. В дверь постучали, я ждал этого, и в коридоре были либо незваные гости, либо принесли воду; открыв и тут же отскочив за дверь, так что находившиеся в коридоре не могли видеть отскока, я стал ждать что будет. Внутрь зашла девчонка ещё ниже меня ростом, лет десяти наверное, неся ведро с водой, я пропустил её, а сам проверил коридор, он оказался пуст; вылив содержимое ведра в умывальник и кувшин, я отпустил девчонку, вручив ей монетку с, как я думал, малым номиналом, и закрыл за ней дверь по-прежнему не понимая смысловой нагрузки чужой речи. Только я отворил ставни, решив что смогу насладиться уединением и духовно отдохнуть собираясь с мыслями и раскладывая их по полочкам разума, как в дверь вновь постучали, громко, будто ногой. Выполнив те же действия, что и ранее, я не без облегчения, но смешанного с раздражением от очередного беспокойства, обнаружил уже знакомого парня с подносом в руках. Он принёс горячую пищу, в том числе свежеиспечённый хлеб, который перебивал все прочие ароматы; поставив поднос на стол он затараторил, но вновь опомнившись поманил за собой, я пошёл готовый сразу же ответить на нападение. Мы вышли в подобие атриума и я тут же сжал рукоятку сабли, но пока мы шли к расположенным с противоположной нашему выходу стороне дверям ничего не случилось, последние вели в уборную, вполне чистую, проветриваемую, с вымытыми полами и золой у раковин, вероятно служащей дезинфицирующим средством при мытье рук. Я жестом поднятой кисти попросил парня подождать, а сам пошёл внутрь проверить существование конкретной функции тела; с трудом справившись с своими одеждами я таки обнаружил способность к выполнению деуринизации, но позывов к ней за трое суток не было, из чего можно было сделать далеко идущие выводы, но для завершения картины требовалось напиться и заняться сексом.
– Кто бы мог подумать, что посещение уборной может побудить выполнить действие, на которое раньше не было желания и даже мысли тратить время, и которое породит многообещающую гипотезу о особенностях моего тела, – удивлялся я, стараясь сохранять концентрацию, но было сложно, так как я уже строил варианты предположений и данных, необходимых для их проверки.
Вознаградив парня той же монетой, что и девчушку и явно порадовав его этим, я закрыл дверь понадеявшись наконец-то побыть в одиночестве и твёрдо решил, что такого настроя и буду придерживаться, а если кто побеспокоит, то порежу на лоскуты! Убедив себя в том, что можно расслабиться, но в умеренных величинах, ведь ничего нельзя исключать и быть готовым к всему, я тщательно вымыл руки, вообще люблю мыть руки, привычка приобретённая за время выхаживания новорождённых котят, никак от неё не избавлюсь, и стал изучать плиту. Внутри неё содержался уголь, и в ведре с крышкой, которое сама плита скрывала собой при наблюдении с стороны входа, тоже оказался уголь; плита с деталями из чугуна с двумя конфорками, питаемая углём – выглядит обнадёживающе. Удовлетворённый бытовыми условиями представленными в форме плиты и уборной, конечно же не с точки зрения какой комфорт они обеспечат конкретно мне, а с позиции развития быта в этом мире, я сел на подоконник, решив насладиться тёплой выпечкой совместно с созерцанием пусть и не особо содержательного, но хоть какого-то вида.
– Да чтоб тебя! – выругался я в булку, едва раскрыв рот и подумав, что она может быть отравлена. – Я и правда проклят! – вынужденно констатировал я, когда увидел фигуру в знакомой одежде, выделяющейся на почти безлюдной улице.
По направлению к гостинице, почти достигнув её, шёл тот самый долговязый, способный превращаться в нечто, незнакомец в платье модернового европейского вида; он был на противоречивом в прогнозируемости действий расстоянии: с одной стороны я могу успеть выскочить на улицу и перехватить его, с другой мне выгоднее сразиться с ним в фойе, так как места для скольжения там хватит, а вот для полёта никак нет. Но он мог направляться не в гостиницу, а просто шёл мимо по своим делам и я ментальным выкриком спросил у самого себя:
– Тогда чего же ты ждёшь?! – и поспешил вниз.
Рывками добравшись до лестницы я пошёл вниз шагом и когда дверь в гостиницу начала открываться выругал себя за задержку и стремление до последнего сохранять маскировку, что приняло форму недостаточно быстрого спуска с лестницы; решив что за открывающейся дверью может быть безынтересный мне посетитель, я быстро сел на лавку и прислонившись спиной к стене, попытался сделать вид, что пришёл сюда просто посидеть, для чего надел маску безразличия. Но посетителем оказался тот незнакомец! Он вошёл, каждым своим шагом по фойе будто телекинетически толкая мою руку к сабле, но я сдерживал эти порывы, затем подошёл к стойке и быстро переговорив с пожилой женщиной, пошёл наверх.
– Сделал вид, что не заметил? Это приглашение в коридор! – дошло до меня и я, спешно стараясь понять, где подвох, ведь в коридоре ему будет сражаться ещё неудобнее, чем в фойе, последовал за ним. – А что если ему как раз там удобнее? Я же не знаю всего на что способен этот, хм, человек.
Эта мысль заставила остановится, но упускать его было бы ещё опаснее, ведь это означало необходимость покинуть гостиницу, а возможно и городок, так как спокойно отдохнуть с таким соседом у меня не получилось бы, всюду мерещилась бы слежка и угроза. Отказываться от столь привлекательного, пусть и простого плана, первым в котором было дождаться в гостинице открытия рынка и так далее по пунктам, из-за подозрений я не пожелал, а потому стараясь храбриться, поднялся наверх. Незнакомец уже прошёл мимо двери в мою комнату и остановился у следующей – последней, подёргал за ручку и убедившись, что закрыто, развернулся собравшись уходить; тогда-то он и увидел меня, что явно читалось изменениями в выражении его лица.
– Блядь... Ты здесь откуда?!