Художник "empty-10"

(текст не проверялся редактором)

На пороге отчаяния

Яна поёжилась, отложила перо дигитайзера, с помощью которого только что рисовала и начала растирать замерзающие руки. В квартире, где она с позволения сказать жила должно было быть тепло, ведь помещение отапливалось, но сквозняк, проходивший через комнату, забирал всю эту теплоту. Яна поправила капюшон толстовки, в которой сидела за компьютером и взялась за перо. Странно, чтобы мог образовываться такой сквозняк, но было одно важное обстоятельство, отец Яны, если его так можно назвать, спал в соседней комнате с открытой форточкой, уж не известно жарко ему было без её открытия в декабрьском Норильске или ещё что, но факт оставался фактом. И через так себе подогнанные деревянные двери балкона в другой комнате, где находилась Яна, в эту открытую форточку в другой комнате свой путь проложил щекотливый такой сквозняк, который заставлял сидеть девушку одевшись в пару футболок и толстовку с капюшоном, а также регулярно растирать замерзающие руки и колени.

Не смотря на ночь, стоящую за окном, Яна как обычно не спала, потому что, в-первых, храп мешал уснуть, в-вторых, в эту ночь соседка снизу затихла и не было обычного шума, что позволяло девушке спокойно заняться едва ли не любимейшим делом в её бытии – рисованием. Но обычно в этой квартире девушка не находила себе места из-за постоянного шума. Первое место занимала, конечно же, соседка снизу, которая любила послушать шумы, ошибочно называемые музыкой, и состоящие из пары нот, из-за чего всю мелодию можно передать точно так: бум-бум, бум-бум. Причём таким продуктом культуры соседка не только любила удовлетворять своё эстетическое восприятие, но и прослушивая его на соответствующей громкости приобщала к этому соседей, среди которых была и Яна. Как другие жильцы дома относились к таким концертам девушка не знала, но отсутствие какого бы то ни было восторга за собой могла гарантировать. Ночью же, когда по всей видимости остатки совести или её подобия побуждали соседку снизу сворачивать концертную деятельность, она просматривала телевизор на чуть-чуть меньшей громкости, вероятно засыпая под него в состоянии алкогольного или какого опьянения. К вероятности таких пристрастий соседки снизу Яна пришла в ходе посещений первой с попытками поговорить и донести, что не все являются ценителями такого направления в шумах и предпочли бы не слушать их. На все разговоры и аргументы соседка с мутным взглядом в агрессивной форме отвечала либо, что имеет право, либо что ей вообще всё равно.

- Ну не драться же с ней. – думала Яна.

Поэтому в любое время, когда в этом сумасшедшем доме устанавливалась тишина она безотлагательно принималась за перо. Рисовать или спать в условиях шума, который сводился к концертами или бубнящему телевизору снизу или громкому храпу было сложно. Днём спать было тоже не очень удобно, так как под дверью в лучшем случае начинались дискуссии её родителей о чём-либо, детали не существенны, а бывало доходило до брюзга или криков. То, что не обязательно орать друг другу через коридор находясь у двери, за которой пытается поспать Яна, для Оксаны и Степана было не так очевидно как для девушки. Да и обычный аргумент её мамы был в том, что спать надо ночью, опуская детали, что ночью бубнящий телевизор, громкий храп и то, что Яна на могла спать под музыку хоть как-то маскирующую шум, потому что в одной с ней комнате ночью находилась мама Оксана, которая следуя своему же совету ночью спала. В эту ночь мама Яны дежурила, так что девушка могла, одев наушники, а рисовать, лишь иногда растирая коченеющие части тела.

Вот в таких условиях жила Яна, постоянного нервирующего шума, от которого не скрыться, разве что выйти из квартиры. Оксана заявляла, на вопросы Яны о шуме и ситуации с ним уже не первый год, что квартиру они снимают полулегально и ничего с соседкой снизу она сделать не может, даже обратиться к участковому. Почему не переехать было для мамы Яны тоже очевидно, что за такие деньги такую же квартиру не найти. Эпитет «такую же» Яна воспринимала совсем в ином свете, нежели её мама, и совсем не хорошем. Более того Яна теоретически догадывалась, что в большом городе не может быть только одно предложение с такими условиями, так не бывает, но это детали, главное, что Яна знала то, что предложения если не такие же, то не хуже есть и их не одно и не два; девушка умела пользоваться сетью Интернет. Также Яна догадывалась, что скорее всего нежелание переезжать вызвано банальной ленью, ведь её маму в квартире всё устраивало, а то что дочь не находит себе места и изнывает от недосыпа и нервного изнеможения не первый год – досадные нюансы. Досадные ли? В последнем Яна часто сомневалась, она давно уверилась, что досадная своим родителям она сама и прекратила практические всякие попытки подавать какие-то жалобы. Так девушка и жила уже несколько месяцев с сердцем ноющим острой болью, которая проявлялась часто, бывало даже будила по несколько раз за то время, когда девушке удавалось хоть как-то вздремнуть. А случалось так, что перехватывало дыхание и боль была столь сильной, что девушка начинала задыхаться и хоть как-то помогало только скрючится в три погибели и терпеть, к счастью такие приступы были редки. Молчала о немеющей левой руке, на которой она почти не чувствует мизинца. Медицинские источники говорили, что это симптомы микро-инсультов. Инсульты в её-то возрасте? Но этому Яна не удивлялась и не расстраивалась. Жаловаться было бесполезно, мама либо списывала это на какие-то там защемления в позвоночнике из-за сидения за компьютером, либо намекала на симуляцию. Яна давно перестала делиться этими неурядицами с родителями. А после нервного срыва, когда девушка кричала, проклиная квартиру она поругалась с Оксаной и теперь была лишена даже возможности выплеснуть негодование, дескать, нечего скандалы устраивать – терпи и молчи. С тех пор девушка и копила напряжение внутри, копила и переживала. Потому, что были проблемы куда значительнее, нежели шум, нервное истощение, боли в сердце и немеющая рука, это всё были следствия, а главная проблема была иная.

Почему девушка просто не съедет на свою квартиру? В крупном городе вроде Норильска можно найти место труда и снять в аренду пусть даже комнату, но тихую. Вот этому и мешала главная проблема – Яна не могла нормально ходить. Не то, чтобы она не могла вообще ходить, нет, как раз ноги, спина, таз и всё что для этого, в общем-то, нужно было как раз здорово или почти здорово. У Яны было какое-то особенное психосоматическое расстройство, исследуя которое врачи дружно разводили руками и при обследовании проверили не одну гипотезу, но окончательный диагноз поставить не смогли. Когда Яна вставала с своего кресла-каталки, то спустя какое-то время стоя или шагая у неё сначала начинала кружиться голова, потом наступала потеря фокуса зрения, её начинало шатать как в состоянии сильного алкогольного опьянения, да и ощущения у девушки при этом были подобные же. Но стоило Яне сесть, как достаточно быстро всё приходило в норму. Что послужило причиной такого расстройства сказать сложно, возможно психологические травмы в детстве и юности. Я расскажу о этом времени в жизни девушки, а ты, читатель, уж сам решишь для себя возможно влияние такой жизни на формирование подобного расстройства или оно имеет другие причины.

Ранее детство Яны лет этак до десяти-одиннадцати было, в общем-то, неплохим, даже удовлетворительным. В-первых, до школьной скамьи Яна помнит только какие-то отрывки. Дедушку, казавшегося гигантом, деревенский дом, который он сам построил и где Яна проводила лето, там было весело. Помнит, как с мамой училась считать на примере какой-то иллюстрированной книги. Сидела на коленях у мамы Оксаны и они смотрели эту книгу с яркими картинками, где к девочке и мальчику на лодке приплыл ещё мальчик и был задан вопрос: сколько стало детей? Помнила девушка как мама учила её определять время по стрелочным часам, завязывать шнурки и такие вроде бы мелочи, но в свете всего последующего и прошедшего эти мелочи были единственными яркими тёплыми воспоминаниями. А главное, что характерно, Яна почти, да что там почти, совсем не помнит ни общения с отцом Степаном, ни его участия в воспитании девочки на этом отрезке жизни. Он выходит на авансцену воспоминаний как раз этапа средней школы и возраста десяти-одиннадцати лет. И как какая-нибудь военная хунта постепенно начинает проявлять своё авторитарно-тираническое обличье.

Яна не может вообще вспомнить ни разу, чтобы отец обращался к ней дочь, не говоря уже о доченька или дочурка, в редких случаях он обращался по имени – Яна. А преимущественно называл тогда ещё девочку – придурочная или в мужском роде – придурок. А основная, с позволения сказать, просьба к дочери выражалась как: «Рот закрой». В детстве Яна не задумывалась почему и чем заслужила такое отношение и регулярные побои с оскорблениями. Да она иногда была сорванцом, впрочем, как все дети, да она иногда не слушалась, как все дети. Но девушка не могла вспомнить ничего такого, что она сделала и чем заслужила такое ужасное отношение. Причём саму по себе деспотичность отца как неотъемлемую черту характера можно было ставить под сомнение, так как к младшему брату – Алёше он не проявлял и доли такого отношения. Напротив, Алёшенька, милый и другие ласковости исходили в адрес брата от Степана. Может быть это такая форма родительского распределения внимания: всё плохое Яне, всё хорошее Алёше? Девушка не знала, чужая душа – потёмки. Она могла рассматривать только факты и уж такое она точно не забудет.

Трудно забыть как папаша делал с ней уроки, о, это было прелестно, педагоги схватились бы за сердца выискивая валидол. Например, Степан как царь, кем он себя видимо и мнил, восседал за столом, на котором лежала тетрадь, например, с задачей по математике. А рядом стояла заплаканная Яна.
- Какой ответ?! – гремел Степан.
- Не знаю. – робко отвечала девочка.
- А кто знает? – огрызался отец, мотивируя дочь очередной затрещиной.
Мотивированная побоями дочь делала предположение и если оно оказывалось неверным, а как правило так и было, потому что затрещины, кто бы что ни говорил, научению и пониманию математики способствуют слабо, собственно не способствуют вообще никак, награждалась уже знакомым «придурок» или «придурочная» и очередной затрещиной. Причём затрещины были не для вида, а вызывающие сильную боль с гулом в ушах, по крайней мере, Яна вспоминала их так. И примерно в таком виде Яна делала домашние задания и училась в школе вплоть до девятого класса, на котором её и покинула с аттестатом, где половина были тройки, а остальное четвёрки, и одна пятёрка, конечно по рисованию – ИЗО. Думаю, читатель ты не ошибёшься в том, какая оценка была у Яны по математике.

Кстати, те предметы, к помощи в обучении которым отец не прибегал, в силу разных причин, может не разбирался в них, а может очень уставал от криков и битья дочери в время «помощи» и в половине из остальных, так вот, по тем предметам у Яны и были четвёрки. Но отец никогда не переставал утверждать, что Яна придурок и неумёха, и так далее по списку предоставленному фантазией Степана. Так как времена в стране были неспокойные, ну вообще, а когда они были спокойные, родители, читай Степан, решили, что Яне надо осваивать рабочую профессию швеи в ПТУ. Уже много лет позже, когда речь с матерью заходила о том, что профессия швеи это едва ли не последнее, что интересовало Яну, Оксана аргументировала их выбор за дочь тем, что та сама не имела идей куда хочет поступать и кем быть. Яна на это ничего не ответила, но твёрдо знала, что она-то ясно могла назвать несколько профессий её интересовавших, но её просто не спросили, да и не удивительно в такой авторитарной семье.
- Только на мою выдуманную глупость и нерешительность валить не надо. – подумала Яна вспоминая тот разговор.

Итак, Яна учащаяся ПТУ, в другом городе, так как в те времена семья ещё не жила в Норильске, и подходящий ПТУ находился в областном центре, где по счастливому, хотя кому как, стечению обстоятельств работал и папаня Яны, Степан. Соответственно он жил в арендуемой квартире, где и была поселена Яна. Совсем не удивительно, что творческий стиль мышления и любовь к рисованию, а значит созданию совсем не ровных линий и атипичность какой-то системности и цикличности, приведут к тому, что швея из Яны получалась прямо скажем аховая. Нет предрасположенности, нет заинтересованности – нет результата. Так ещё и появились первые нервирующие условия проживания, если конечно обычные оскорбления и побои в родном доме не относить к первым. Да, Яна поморщилась, когда вспомнила, как воспринимала окрик отца, который зачастую имел форму: Иди сюда. Девушка не помнила ни одного раза, когда этот окрик и последовавшие за ним события были хорошими, для неё, разумеется. Так вот, Степан помимо своего сына Алексея, любил ещё две вещи: пиво и футбол. Нет, он не играл в футбол, он его любил смотреть. Что всегда удивляло Яну в подобных людях; вот она любит рисовать и она рисует, она не против конечно смотреть картины других художников, но главное – она рисует, потому что любит рисовать. Но это детали. Степан любил принимать порции алкоголя за просмотром футбола и как человек беспардонный, каковым он и остался до сих пор, издавал соответствующие звуки, а точнее пердел и рыгал. Для него это было нормально, равно как ковыряться в носу в общественном транспорте у всех на глазах, а потом какая добытые сопли в комочек, или сморкаться на улице не в платок, а прямо на землю; и всякое такое подобное. А так как квартира была однокомнатная, но рационально там было поставить двух ярусную кровать, второй ярус которой и занимала Яна. И вот в такой обстановке предполагалось, что она должна спать. Отвернуться к стене, чтобы хотя бы не светил в глаза телевизор помогало слабо, так как потолок находившийся в полуметре от девушки и верхняя часть стены, выкрашенная в белый отлично отсвечивали. В такой обстановке неудивительно, что Яна хронически не высыпалась и так она прожила три с половиной года пока училась в ПТУ. Побои и оскорбления от Степана значительно уменьшились в частоте, но на такую же величину возросли в силе. Может возраст папаши начал давать о себе знать, может ему было уже немного лень «воспитывать» Яну, но бил он её реже, но сильнее, наверное, подросток, по его разумению, выдержит более сильные удары и острые оскорбления. Кто знает.

В ПТУ, на станочной практике был мастер, Аркадий Викторович, которого Яна отлично запомнила. Он так хорошо всё объяснял, за всеми у него был глаз и настроение у него всегда было прекрасное. Даже Яна, художник по натуре, под таким чутким руководством отлично освоила ткацкие станки и загубила только один челнок как раз в последний день практики, но это было особенным воспоминанием, нежели какой-то досадой.
- Вот кому-то повезло с отцом. – думала девушка тогда.

С завершением ПТУ, диплом о окончании которого кстати содержал не так много троек, где-то треть, а дипломный проект был оценен выпускной комиссией на хорошо, впервые проявились симптомы расстройства Яны. Когда оно впервые дало о себе знать, девушка не могла встать с кровати несколько дней, голова кружилась, будто она только что вышла из центрифуги. А потом всё прошло, как не бывало. Да, необходимо было бы обратить на такое должное внимание, но кроме самой Яны, казалось бы, более никто не придал этому значения. Ну переутомилась дочка, подумаешь, с кем не бывает? Видимо так думали родители, хотя кто знает, о чём они думали всё янино детство. Поступив в институт Яна на практике доказала несостоятельность всех обвинений Степана в свой адрес. В институте, по выбранной уже ей профессии педагога ИЗО, Яна обучалась не то что без каких-то троек, а некоторые экзамены ей засчитывались автоматом, так как преподаватели знали уровень её подготовки и заинтересованности предметами. Секрет, помимо увлечения самой выбранной профессией, крылся в одном интересном обстоятельстве: Яна переехала для учёбы в родной дом, а её заботливый воспитатель Степан оставался в той съёмной квартире в областном центре, лишь на выходные «радуя» приездом. Так, что учебные и творческие успехи придурочной лентяйки и симулянтки как её постоянно, в числе прочих оскорблений называл папаша, свидетельствовали о обратном.

Но однажды проявив себя расстройство никуда не исчезло и будучи уже сформированным за долгие годы счастья и приятной психосоциальной среды медленно прогрессировало. Появление и усугубление симптомов в деталях малоинтересно, главное, что к предпоследнему курсу Яна спешила скорее добраться до учебной аудитории, чтобы сесть и успокоить нарастающее головокружение. А выпускные экзамены девушка сдавала в кресле-каталке, так как даже несколько минут шага приводили к быстрому и непреодолимому головокружению и потере ориентации. Обратилась ли она в больницу? Конечно, какие только диагнозы её не ставились, но о этом я упоминал ранее. Однако, не смотря на целый список предполагаемых болезней и ещё больший список лекарств от них, улучшения не наступало. Каких-либо нарушений в организме выявлено не было, а определённая группа успокоительных веществ хоть и сглаживала, но не подавляла или тем более не устраняла симптомов расстройства. Так Яна и стала жить в кресле-каталке, молодая девушка, только что закончившая обучение в институте по интересной для неё профессии, жизнь начинается и впереди столько возможностей и свободы, взрослой свободы… для других, но не для Яны.

Яна нашла себе место труда и в родной провинции, и после переезда в Норильске, но если не ходящим трудно даётся социальная активность в развитой и лояльной к индивидам с ограниченными возможностями Европе, то о России о этом говорить даже не приходится. Только представь какого в маршрутное такси или автобус забраться будучи в кресле-каталке? А сделать это в так называемый час «пик», где ловкие и ходящие с трудом втискиваются в транспорт. В общем, зачастую, а точнее почти всегда, Яна была вынуждена добираться до места труда по часу. Причём после пары месяцев таких тренировок руки Яны походили на руки настоящего атлета, сильные и с внушительным рельефом мышц. Путь ранее занимавший час и вызывавший немалую усталость, теперь требовал около сорока минут и не так утомлял, но утомлял. Весной сорок минут крутить колоса кресла это одно, а вот в холодное время года, когда ехать приходится или по гололёду, или через снег постоянно держась за холодный металл замерзающими итак из-за уличного холода руками, совсем другое. Да и перманентное состояние когда ты с утра прибываешь на место труда с ощущением, что уже отлично потрудилась и неплохо бы отдохнуть, а в конце дня покидаешь учреждение с мыслями, что тебе ещё нужно столько времени и сил потратить на путь до дома, не особо радовало. Это или что-то другое, я думаю всё-таки первое, привело к тому, что головокружение начало проявляться у Яны даже когда она сидела. Если само расстройство суть есть истощение психическое, накопленное за годы, то наложенное на него истощение физическое вполне могло вызвать осложнение. В общем, когда Яна не могла уже спокойно находиться даже в сидячем положении и ей требовался час в тишине, чтобы придти в себя, она уволилась. Хотя очень жалела, так как коллектив в той фирме по обучению рисованию и даже директор были очень приятными как в общении, так и в сотрудничестве. Но пики расстройства начавшие проявляться Яна не выдерживала, как бы она не хотела и не старалась это преодолеть, но в таком состоянии трудиться она не могла. К слову о преодолении, мама Оксана часто говорила Яне, чтобы она просто не обращала внимание на симптомы, дескать сами пройдут.
- Ха! – думала про себя Яна. - Попробовала бы ты побыть в моём состоянии, я бы посмотрела как ты с этим справишься.

Проблемы были не только в транспорте, конечно же. Казалось бы девушка могла ненадолго встать и перенести через трудный участок своё кресло, но тогда на неё точно смотрели бы как на сумасшедшую. Может ходить, но предпочитает ездить в кресле-каталке – психопатка какая-то. И ты не представляешь, а может и представляешь, насколько злыми могут быть люди. Яна не раз улавливала смешки и шуточки за своей спиной. В детали и подробности этих шуток я не буду вдаваться, главное то, что ничего воодушевляющего и ободряющего, или хотя бы приятного девушка в них для себя не находила. Так вот, проблема была ещё и в том, что в Норильск семья переехала вся и жила в снимаемой квартире, в которой девушка и находится на момент начала повествования. Правда брат Алёшенька живёт отдельно с своей женой, квартиру им приобрести помогли как родители жены, так и Оксана с Степаном, какая их доля в этой помощи Яна не знает, но факт есть факт – помощь и отдельная квартира как итог. Пребывание в этой съёмной квартире помимо описанных вначале «приятностей» для Яны означает проживание на одной площади с Степаном, вновь, а какого оно было ранее я тоже рассказал. Так что проблемы с путём до места труда далеко не единственная причина прогресса расстройства.

Девушка оказалась в замкнутом круге: расстройство прогрессирующее от стресса, невозможность из-за расстройства трудиться и съехать хотя бы куда-то от дополнительного стресса, да что там, хотя бы поспать в тишине, и отсутствие надежды на какую бы то ни было помощь с чьей-то стороны. Так, в одиночестве Яна и пребывала постоянно. Да, у неё были знакомые, которым нравилось её творчество, они общались с ней в социальных сетях, но девушка понимала, что им просто нравится то, что она рисует, а её проблемы им безынтересны и уж тем более ничем в них они помочь не могут. А это никакие не друзья, это так – социальный фон. Если бы не любимый попугай Магеллан, то одиночество было бы полностью непроглядным. Яна повернула лицо к птице, сидевшей на левом плече, и попугай аккуратно ущипнул девушку за кончик носа.
- Магелланушка. – с нежность умилилась ему девушка и продолжила рисовать.

Тебе судить читатель, явилось ли расстройство девушки закономерным следствием побоев и оскорблений на протяжении всего детства, отрочества и юности, либо Яна просто вот такая психованная, как неоднократно говорила ей мать, но я думаю, что причина как раз в нежной родительской любви. Кстати, много было сказано о Степане, но о роли матери Оксаны почти ничего, а она тоже приложила руку, не так значительно как папаша, но всё же участвовала. Нет, Оксана не била, почти, дочь, не оскорбляла напрямую, почти, но в её стиле общения были пара ключевых моментов, которые сложно назвать здоровым материнским стилем общения с дочерью. В-первых, чтобы плохого не случилось с Яной, то мать непременно винила её, например, однажды Яну ограбили какие-то люмпены и что ты думаешь, заявила Оксана? Дескать, Яна сама виновата, не так шла, не так смотрела и прочее. Яна помнит фразу содержащую что-то вроде: Да у тебя глаза дерзкие, взгляд злой, конечно тебя ограбят! Нормально? По поводу грабежей в жизни Яны и реакции её родителей на это стоит рассказать отдельно. Одно дело, когда Яну грабили в областном центре и скрывшихся неизвестно куда преступников искать была та ещё затея, но был один случай выпадающий из этого ряда. Однажды в подростковом возрасте Яна с своей подругой Олей просто прогуливались в районе проживания самой Оли, был это частный сектор на окраине того маленького городка, где Яна провела детство и отрочество. К девушкам пристали два взрослых цыгана и сначала ограбили их забрав всякие мелочи вроде часов, небольшой суммы денег и прочей малоценной дребедени, чтобы было дальше неизвестно, если бы не проходившие мимо патрульные, которые окликнув компанию заставили цыган ретироваться. Причём Оля сразу же заявила, что видела это цыган не единожды и что они местные, живут в этом частном секторе, где и сама девушка. Позвонив от подруги домой и рассказав о случившемся Яна услышала только обвинения, ругань и требование немедленно следовать домой. Но никаких экстренных походов в отделение милиции, заявлений или хотя бы вербальной поддержки родители, а в частности мама Оксана, девушке не оказали. Вот такая наглядная иллюстрация отношения этих родителей к своему чаду, причём основной фигурант этих событий с стороны родителей была как раз Оксана, так как глава семейства в этой ситуации вообще не принял никакого участия. В-вторых, у Оксаны виноват кто угодно, но только не она. Мама Яны относится к такому типу людей, которые могут исхитриться обвинить в своих провалах совершенно постороннего, того кто в самом процессе приведшем к провалу даже не участвовал. Излишне говорить, что как правило, таким посторонним была Яна. В общем и целом, если Степан без каких-то тонких затей прямо и безапелляционно называл дочь или придурком, или ещё как, либо просто бил, то мать Оксана из любой жалобы дочери или просто попытки что называется поговорить по душам третировала дочь и выставляла её виноватой, дурой и так далее не преминув частенько снабдить свои выводы подобно Степану остротами, например, психованная. Как думаешь, читатель, какого расти дочери, когда она знает, что любое обращение за помощью или советом означает обвинение обратившегося и его преследование с стороны матери? Я думаю Яне было трудно и не рискну сказать от чего она страдала больше, от явной и неприкрытой агрессии папаши, или этой странной холодности матери. Также нельзя не упомянуть, что Оксана любила критиковать, не только Яну, всех. Но если критиковать Степана было сложно, статус главы семьи и подобающее этому статусу отношение он удерживал крепко, то Яну Оксана критиковала постоянно. Слишком много корма сыпешь птице, плохо закрываешь холодильник, не так наливаешь воду в чайник (безумно, но да, и такая критика имела место), не тот напор воды в кране пока умываешься и подобные претензии, от мелких, как легко понять мельчайших, до крупных. Какие-то из них были заслуженны, но в основном это были просто придирки, что называется брюзг к тому же в основном ставящий своей целью провоцирование конфликта, что к счастью Яна быстро поняла и более-менее старалась от этого защититься. Но эмоциональную атмосферу создаваемую матерью сложно оценить как благоприятную. Какая её роль и вклад в появление, сохранение и прогресс расстройства Яны я не берусь утверждать, но отмечу, что Оксана частенько провоцировала разговоры с целью подчеркнуть или даже доказать, что причина расстройства Яны это она сама, так как психованная, психопатки и так далее в том же духе. Ещё одним примечательным разговором было обвинение Яны в том, что она слишком стройная. Девушка на самом деле была стройняжка и по медицинским нормам имела недовес. В чём её упрекала мамаша, а на вопрос девушки, что ей изменить, геном что ли? Оксана отвечала, что можно и геном. Вслушайся читатель, геном, в это трудно поверить, но действительно так и такое предложение поступало. А на замечание Яны, что вот оно и всегда так – её готовы обвинить в чём угодно, но лишь бы внушить какую-то ущербность что ли. Оксана лишь отмахнулась тогда пространным аргументом, что всё от того, что Яна вот такая – с апломбом и отношением, хотя упрёки начались в адрес Яны, а девушка лишь спрашивала, что от неё хотят. Но ничего лучше, чем безапелляционного обвинения и предложения изменить геном не услышала. Желание это снять с себя ответственность, либо оправдать своё участие в процессах приведших к такому бытию девушки, либо Оксана и правда думает, что её дочь оказалась в такой ситуации что просто психованная от рождения, я не знаю, Яна впрочем тоже, но легче девушке от этих намёков и обвинений не становится. А болезненная страсть Оксаны собирать почти любой хлам в квартире и прикладывать его по углам и коробочкам на фоне этого меркнет. Но количество пыли, которое собирает этот хлам и то, что квартира является по сути складом с тропинками, где кое-как можно протиснуться, не позволяют с этим мирится. Пыль витает в воздухе снопами и ощущается как плохо дышится; Яна не удивится, что она может получить ещё какую-нибудь астму. Оксана, конечно же, обвиняет Яну, дескать надо чаще проветривать и пылесосить. Только как пылесосить или даже протирать все эти коробочки, тюки, пакетики сваленные всюду и друг на друге, Яне непонятно.

Если бы Яна не была почти как две капли воды внешне похожа на родителей, то она могла бы поклясться, что приёмная и именно из-за этого её ненавидят, а то, что её ненавидят, девушка почти не сомневалась. Может она нежеланный ребёнок или ещё что, Яна давно о этом не думала и не хотела возвращаться к таким мыслям. Когда давно, в детстве она мечтала не стать космонавтом, или врачом, она мечтала, что где-то есть её настоящие, любящие родители, которые её потеряли, но очень ищут и вдруг, хотя бы с малой вероятностью всё-таки найдут и она сможет наконец узнать, что это такое родительская любовь и участность, о которых так много говорят и пишут. О нет, мечты на то и мечты, что редко сбываются и никто Яну не находил. А также девушка долго удивлялась, почему Степан не везёт её в какую-нибудь Москву, чтобы просто там бросить, как он поступил с надоевшим ему родным братом. Да, в какой-то момент ему надоел его родной брат – доставлял слишком много проблем видимо, и Степан отвёз его в Москву, где бросил без средств. Но потом Яна поняла, что если от неё избавятся, бросив где-нибудь, то над кем тогда измываться, как удовлетворять Степану его садистские наклонности. Так, что теперь девушка заперта в шумной квартире, где не может даже нормально поспать, в таком состоянии что не может устроится трудиться, чтобы съехать из этого места и его обитателей, обречённая на одиночество, причём не только в интимной жизни, о каких женихах и семье может идти речь, но и просто о друзьях. И девушка даже думать не хотела, что единственный её приятель – Магеллан не вечен, и что век попугая явно короче века человека, даже с больным сердцем. Что станет с Яной и как она перенесёт утрату Магелланушки я не знаю, а девушка эту мысль гнала с максимальным усердием.

Что характерно, Яна не стала ненавистников всего и вся, рисующим ужасы и страдания на своих картинах, нет. Произведения девушки полны света, тепла и сюжеты в них разнообразны, да и она сама не озлоблена ни на мир, ни даже на своих родителей; вернее так, она их не ненавидит, она просто не знает почему так и что с этим делать, уже давно у неё нет сил даже думать о этом, ведь всё равно ни к какому прогрессу кроме ухудшения расстройства это не приводит. Девушка даже плачет не чаще раза в год, когда уж совсем невмоготу. Вот и сейчас, Яна вновь растёрла замерзающие пальцы и продолжила рисовать.

Январь 4713
(с) Algimantas Sargelas

Copyrights ©Algimantas Sargelas; all right reserved