автор изображения "Ekkoberry"
Эмоционально, но по уму
(текст не проверялся редактором)
Из неги, в которую я погрузился, откинувшись в кресле и сложив руки за головой, меня выдернул мой нейроинтерфейс, просигнализировав, что автомобиль скоро прибудет к месту назначения. Эх, а я почти вновь впал в то расслабленное состояние, ставшее уже привычным за время отпуска. Конечно, это устройство, а вернее целая система, вживлённая в моё тело и глубоко интегрированная в нервную систему, называлась куда сложнее, но в быту у неспециалистов закрепилось название «нейроинтерфейс», которое иногда использовали даже специалисты, в частности почти все из тех, кто занимался мной и моим телом. Тем более, что существовали и были широко доступны компьютерные нейроинтерфейсы без необходимости вживления, поэтому давление обывателей в обозначении устройства было подавляющим, вне научной среды, разумеется. Я мог обратиться к искусственному обитателю свой головы и узнать его точное название, но это, наверное, было бы последним, что я хотел сейчас делать. Я открыл глаза и узнал знакомые улицы, действительно, скоро мой автомобиль под управлением автопилота прибудет к месту назначения и время моего отпуска закончится официально. Потянувшись я отметил, что отдых был прекрасным несмотря на то, что в походе я усердно притворялся устающим как другие туристы, чтобы они не узнали в мне киборга, далеко не все ещё привыкли к тому, что есть вот такие как я. Ну да ладно, гомосексуалам вон куда хуже приходилось пока люди не смирились, что это форма нормы, да и ждать этого пришлось очень долго, зачастую с преследованиями, а меня ещё попробуй обидь. Я усмехнулся и стал пристально смотреть на неподвижное рулевое колесо; это первый мой автомобиль, в котором оно не двигается в режиме автопилота, хоть данная модель – экономичный вариант. Понятное дело, что с моими доходами я мог позволить себе что-нибудь куда дороже, собственно так и собирался, когда отказался от служебного транспорта, всё-таки им по своему усмотрению распоряжаться нельзя. Думал купить какой-нибудь «Мерседес», даже рассматривал вариант «Северянин» от местного автозавода, бывшего «имени Кирова», но последний ну очень уж дорогой, «супер премиум» же. Я ещё шутил, что наверняка есть «прима супер-дупер ультра премиум плюс», а Игорь, мой напарник, с присущей ему сухостью отметил, что в этот класс первой войдёт бричка, запряжённая крепостными, ибо такое незаконно в разной степени тяжести преступления. Эх Игорь, сухарь сухарём, а иногда шутит так, что человек без поражения эмоциональной сферы не сможет; хотя его перлы по достоинству в основном оценивал только я, наверное привык к общению с таким своеобразным индивидом. В итоге, подумав что это будет мой собственный автомобиль, но в разъездах на нём я буду и по служебным делам, остановился на экономичном варианте. Тогда это был «Вольво», и потом автомобиль этой же компании, и затем. А еду в «Сааб», и честно сказать, влюбился я в него, недорогой, но нет никаких проблем с креслом водителя, а для того, что весит два центнера – это очень важно. Ну и рулевое колесо не двигается, а это меня всегда немного раздражало, как манок – притягивает взгляд и следишь за ним, пока автопилот ведёт автомобиль по питерским улочкам.
За воспоминаниями прошло то немногое время, остававшееся до прибытия и расслабившись я не успел отключить автопилот, так что он уже собрался изменять маршрут, когда ему было сообщено, что остановка гражданского автомобиля у этого здания запрещена. А это и было место назначения: комплекс зданий отдела Следственного комитета по Невскому району. Я отключил автопилот, принял управление и направил транспорт к служебной стоянке, для чего активировал часть функций нейроинтерфейса по идентификации; только часть из-за того, что как-то не хотелось приступать к труду. Не то, что мне мои должностные обязанности были в тягость, нет, служба у меня интересная, мне нравится, да и платят хорошо, но как-то внесознательно хотелось задержаться в отпуске. Может это форма скрытого неприятия чего-то в службе, я не знаю, с этим вопросом к психологу.
– Психологу? – переспросил я сам у себя.
Точно, Игорь же как раз должен был пройти переаттестацию на днях. Опять будет ходить понурый, особенно понурый, так как ему вновь напомнят с всей колоритностью его болячки, связанные с психикой. У Игоря было расстройство эмоциональной сферы – эмоциональная тупость, и не смотря на то, что я общаясь с ним на эту тему и искренне желая помочь, что, на мой взгляд, один из обязательных элементов подлинной дружбы: разделять проблемы друга и воспринимать их как свои собственные; я наслушался от него деталей, но всё равно не обладал таким же глубоким пониманием недуга как сам Игорь. Ну а уж мой напарник за годы страданий и посещения врачей, а также самостоятельного изучения проблемы, поднаторел в вопросе наверное не хуже специалистов. Бывало мы спорили с ним по поводу того, что главное – суть, пусть и изложенная простыми словами, с чем он не соглашался, настаивая, что термины это ёмкое название для того, что общими словами придётся долго описывать так и не достигая этой самой сути. Главное было то, что Игорь оставался почти бесстрастен к подавляющему большинству обыденных радостей, по его же словам он мог оценить разумом пользу или интересность того или иного явления либо вещи, но умиления или, тем более, восторга они ему не приносили. Смешно сказать, но моему напарнику ещё повезло, по крайней мере на этом настаивали специалисты, так как эмоциональная бесстрастность может распространятся и на другие, типичные для базирующихся на эмоциях явления, например, этическое или эстетическое восприятие и убеждения. Да, в своё время для меня было новостью, что названное тоже относится к эмоциональной сфере. Так что будь Игорь бесстрастен в этическом плане, то вход в профессию следователя ему был бы закрыт; где это видано, чтобы почти что аморальный, этически беспринципный индивид, а возможно вообще склонный к подлости, был следователем? Врачи, конечно же, преувеличивали говоря о везении, ибо Игорю это расстройство бытие отравляло значительно и его страдания на себя может примерить каждый желающий, для этого особой сметливости не требуется. Хотя, мой друг храбрился тем, что не получая радости от простого и обыденного, он мог сосредоточится на следовании к великому, глубокому, вечному; правда, по его же словам, пока это носило характер поиска последних. Излишне говорить, что я был единственным не то что другом, а вообще близким у Игоря; я смог его понять и даже найти радость от общения с таким индивидом. Сейчас, вспомнив как мы «притирались» друг к другу, улыбаюсь, первоначально я его воспринял как и прочие, то есть оценив его холодность и закрытость поверхностно, без попыток понимания причин, следствий и эмпатии. Первая пора нашего взаимодействия достойна отдельной истории; но ведь как-то сдружились. А ныне этот своеобразный человек – мой лучший друг, и дружбу с ним я ценю очень сильно, а потому моя особенная обеспокоенность его психическим состоянием естественна. Держись напарник, кавалерия прибыла, уж я-то знаю, чем тебя подбодрить и помочь перестать концентрироваться на этой неустранимой проблеме, отравляющей твоё бытие. Правда первое же событие в трудовых буднях огорчило меня самого, авторизовавшись и заняв место на стоянке, я стал свидетелем того, как мой автомобиль был убран на третий ярус, а это хоть и не великая проблема, но создаёт трудности. Например, из салона ничего не достать и в багажник не закинуть, хотя и с второго яруса это делать запрещено, несмотря на то, что можно залезть и изловчиться, но я этим правилом бывало пренебрегал. Да, в Российской Республике теперь всё по уму, нация осознала необходимость благоразумия и ответственности всех и каждого за всё, включая каждую мелочь, но в некоторых индивидах, в том же мне, толика стремления к созданию пусть маленького, почти незаметного и почти ни на что не влияющего беспорядка, осталась. Я где-то читал, что сие наша особенность, а другие исследователи оппонировали предостерегая, что подобные устремления могут возвратить нацию к прошлой саморазрушающей стихийности. Как по мне, так главная причина наших проблем в прошлом – недалёкость большинства, усиленная пропагандой, длившейся более века, закреплённая, обслуживаемая и даже охраняемая в среде и потомках, поверившими в неё. К счастью, эти вопросы не моя профессиональная головная боль, так как я уж лучше за террористом побегаю, чем над подобным размышлять, для меня слишком сложно. И не потому, что я глупый, наоборот, все проверки говорят, что я умный, иначе кто бы меня в следователи-то взял? Да и россияне, как показывают исследования, стали куда сметливее и в многом превзошли даже европейцев; учитывая то, что всё человечество за последние десятилетия весьма прибавило в производительности мышления, мы прямо светилы мысли в сравнении с нами же прошлыми. Не удивительно, страна-то как преобразилась, стоило только перестать маргинализировать умных и не стараться сохранить свою мифическую «духовность». Ух, куда это мои мысли понесло? Я постарался сосредоточится на том, что я при исполнении и направился внутрь. Но сам себе пояснил: та область исследований «российской души» меня пугает из-за того, что опереться на объективные данные сложно; хотя, возможно, мне так мнится ввиду скудности знаний о предмете.
Внутри всё осталось по-прежнему: пост охраны, представлявший из себя прочную конструкцию, отделявшую небольшую часть помещения, отведённую для ожидавших приёма посетителей, коих всегда было мало, всё-таки специфика нашего отдела не приводит много граждан. Собственно ныне, когда в стране воцарился мир и сравнительный покой, и бомбисты более не стремятся наглядно иллюстрировать представителями какого самого миролюбивого и доброго мировоззрения они являются, такие укреплённые конструкции стали лишними. Но последнюю не так просто демонтировать, да и нет надобности, сотрудникам и посетителям она особо не мешала. А вот автоматизированную огневую систему, чтобы никого не пугала, убрали, осталось только гнездо крепления турели, которое было крепко-накрепко вмонтировано в потолок, в свою очередь являвшийся частью той укреплённой конструкции, а потому отдавать гнездо наотрез отказывался. Я привычно проводил взглядом крепления и подошёл к посту. Каждый служебный день я проверял отсутствие турели и случись так, что она вновь появится для охраны нашего корпуса, то впору будет начинать беспокоиться; хотя сотрудник моей должности и допуска узнает о эксцессах в стране раньше появления подобных визуальных признаков, наверное… хочется надеяться. Вообще-то, надо желать, чтобы эксцессов этих более не будет никогда. От этих размышлений меня отвлёк не поддавшаяся толчку преграждающая планка турникета. Каждый раз это случается, буквально каждый раз! Через перегородку я посмотрел на дежурного, он молча указал мне на шею.
– Михалыч, прекрати, тебе самому не надоело? Это же я! – воскликнул я без раздражения, скорее как констатацию своеобразного приветствия с возвращением к службе от давно знакомого дежурного.
– Кто «я»? Откуда мне знать, что ты это ты?! Это может быть вообще не ты, поди вас узнай, – без тени дружелюбия ответил дежурный – пожилой мужчина с длинными усами, которого все без исключения именовали по отчеству. – Сам в эти подался, теперь терпи!
Спорить было бесполезно, уж кто-кто, а Михалыч всегда и всё делал по инструкции, хорошо что в этот раз не вызвал охранный наряд, я же веду себя подозрительно. Правда его, будучи киборгом, я более не могу идентифицироваться ни по внешности, ни по голосу, ни даже по химическому следу и многому иному – нормальному для оригинального человека. Я вздохнул, сокрушаясь тому, что мне не удалось внести хоть немножечко беспорядка, так и рвущегося из глубин души, и осуществил идентификацию специальным прибором, поднеся его к шее. Конечно, подделать идентификационные ключи можно, предварительно их перехватив, но это куда сложнее, чем, например, скопировать внешность оригинального человека и завладеть его идентификационной картой; так что мой нейроинтерфейс куда надёжнее стоит на страже личности, чем лицо, отпечатки пальцев или губ, феромоновая композиция и паспорт гражданина – обитателя полученного при рождении тела. Кстати, что характерно, в молодости Михалыч был активным участником протестных движений, даже был судим, почти диссидент; не удивительно, что после нормализации обстановки в стране, он изъявил желание проследить изнутри за тем, чтобы правоохранительная система не сгнила. Так до сих пор и следит бескомпромиссно, хоть и сменил должность в силу возраста. Игорь отмечал ранее, что Михалыч едва ли не моя противоположность, а я поспешил заверить, что не собираюсь ни соревноваться с ним, ни соперничать, а тем более не испытываю к нему неприязни. Игорь же метко заметил, что в этом я лучше Михалыча, хотя на мой взгляд все бы презирающие киборгов, делали это также, как наш постовой дежурный.
Заглянув в кабинет я удивился не обнаружив напарника, пришлось войти и осмотреться. Это от меня можно было ждать того, что я спрячусь за дверью или под столом, поджидая жертву с намерением её напугать, насколько последнее возможно в нашем случае. Действительно, Игоря внутри не было, а скоро начнётся трудовой день. Я могу опаздывать, коллекционирование выговоров от системы слежения – моё хобби, внезапно вновь подумалось, что я какой-то девиант с преступными наклонностями, но чтобы Игорь опаздывал, нет – никогда! Я проверил журнал, действительно, он не принимал дела; более того, дела накопились ещё с пятницы, то есть он не принимал их в пятницу и не доделывал в выходные, как напарник часто делал с тем, что скапливалось в силу объективных причин, не желая откладывать на потом, а также он до сих пор не явился на службу. Наш трудовой день начинается позже часа пик, так что застрять в дорожных заторах Игорь не мог, а значит повидать напарника, по которому я очень соскучился я могу у заместителя начальника отдела, так как других разумных объяснений, где Игорь, кроме того, что его по дороге перехватил Арсений Денисович и до сих пор удерживает, у меня нет.
– У себя? – спросил я у коллеги, встреченного на лестнице и, получив утвердительный кивок, направился к нужному кабинету.
Сам начальник отдела был постоянно в разъездах, так что на месте всеми, буквально всеми внутренними процессами руководил его заместитель – Арсений Денисович. Начальник он был как говорится строгий, но справедливый, попытками показать своё превосходство окружающим или убедить себя самого в собственной значимости не страдал, а потому страх на подчинённых нагонять не стремился, спрашивал не больше положенного по должностной инструкции, но при этом и не меньше, ни на чуть-чуть. Поэтому постучавшись и услышав: «Да-да», я заглянул в кабинет без каких-либо опасений.
– Арсений Денисович, разрешите обратиться.
– Зайди внутрь и закрой за собой дверь, – неторопливо ответил управляющий отделом не отрывая взгляд от документов. – С возвращением, Пётр! Надеюсь хорошо отдохнул и готов с всей ответственностью приступить к труду? – приветливо продолжил Арсений Денисович посмотрев на меня, когда я выполнил предыдущие его указания.
– Да, отличный отпуск! А где Игорь? – сразу же перешёл к делу я, прекрасно зная насколько занят мой собеседник.
– Он на переаттестации. Стыдно забыть, твой же напарник, – не дав вставить и слова, Арсений Денисович добавил, – А если не забыл, то информацию можешь посмотреть в базе данных отдела, к которой у тебя есть доступ. Более того, тебе для этого даже терминал не нужен, – он вновь поднял на меня глаза. – Тебе нейроинтерфейс с настолько широким функционалом зачем? – этот вопрос я не рассматривал иначе, как риторический.
За вопросом последовали характерные движения кистью, которыми указывалось, что приём окончен и дальше сотрудник обязан разбираться сам; никаких возражений не принималось. На такой стиль общения часто обижались, но только стажёры, до момента, как доходила их очередь по воспитанию, которое производил заместитель начальника отдела. Воспитательное мероприятие заключалось всего лишь в одной смене, когда избранный стажёр или их пара становились персональными помощниками Арсения Денисовича. После смены у воспитуемых не оставалось никаких претензий, так как они самостоятельно и в полном объёме узнавали, сколько дел у этого человека, как важна каждая его минута и концентрация на выполняемых действиях в любой момент времени. Так и мы с Игорем в не таком уж и далёком прошлом тянули свои «мда-а-а», сравнивая до того момента казавшиеся нам чрезмерными иногда скапливавшиеся дела. Хотя, изучая историю, легко понять, что наша служба легка и даже в большей своей части скучна для многих; возможно из-за этого я постоянно порываюсь посеять зёрнышко беспорядка хоть где-нибудь и в чём-нибудь.
– Где же Игорь? – растерянно подумал я и полностью активировал все функции нейроинтерфейса.
Если бы не переаттестации, в ходе которых меня успокаивали и говорили, что эти мои особенности – форма мягкого невроза, включённого в основание персоны. Так что несмотря на то, что неспециалисту мой психологический портрет, рисуемый из недопустимых действий, вроде явления на службу без активации всех функций нейроинтерфейса, может казаться чем-то несовместимым с моей должностью, я могу быть хорошим следователем, специалистам из аттестационной комиссии виднее; ну а то, что их заключения рассматриваются моим внесознательным как одобрение подобных моделей восприятия и поведения, по крайней мере, мне так думается, я интервьюерам не говорю. Игорь прошёл переаттестацию и направлен на службу – всё что я узнал в базе данных отдела; в общем, ничего примечательного, стандартные процедуры: аттестовали, уведомили место службы в краткой форме, а затем предоставят отчёты куда следует в тех подробностях, какие требуются и положены адресату. Попытки связаться с напарником по-прежнему не давали результата, эти гудки в сознании меня всегда раздражали, но теперь особенно выраженно; и кто только настаивает на сохранении именно такой формы сигнализации?! С одной стороны Игорь следователь-киборг и с ним может случиться что-то нехорошее с куда меньшей вероятностью, но с другой я знал, какие страдания доставляло ему его расстройство, а главное, какие разговоры он вёл в периоды обострения. Я был в смятении, не знал, что думать и делать, но собравшись с мыслями, решил, что в обеденный перерыв, который киборгу и не нужен, отправлюсь в управление, где попробую узнать подробности и хоть как-то прояснить ситуацию. А пока у меня предостаточно дел, скопившихся за два служебных дня. Но меня успокаивало знание тенденции: за годы с Игорем ничего не случилось, точнее он с собой ничего не сделал, а также надумай он какую глупость, то уж меня-то – своего напарника и друга, а в последнем я не сомневался, он как-нибудь да уведомил бы. Я не был паникёром или фаталистом, но моя профессия обязывала рассматривать все варианты; в данный момент я предпочёл остановится на версии, что Игорь, как максимум, переосмысливает своё бытие, ой, да ладно, скажем прямо: жалеет себя не отвечая на вызовы. Ну да, раньше после переаттестации он ходил по кабинету персонификацией отчаяния, а теперь решил остаться дома или ещё где-нибудь. Хотя то, что он закроется в своей квартире было куда менее вероятным, чем в любом другом месте; по его же словам, в сложные моменты стены дома его гнетут.
– Ладно, разберёмся! – отмахнулся я и занялся делами.
Несмотря на специализацию нашего отдела на бандитизме, большую долю дел составляли отнюдь не разбои и нечто подобное, а бытовые нетяжкие преступления, в основном побои. Дела эти мы по благости нервной принимали от полиции, так как если нагрузка нашего профиля из года в год неуклонно уменьшалась, то вот преступления, связанные с бытовым насилием сокращались не так быстро, как планировалось. Полиция как была до предела завалена подобными преступлениями в прошлом, так и осталась в настоящем; вот управление и передавало нам часть дел по специально утверждённым межведомственным механизмам, что о многом свидетельствовало. И кстати, само посещение подозреваемого следователем-киборгом, а не участковым, уже благотворно влияло на развитие дела и возвращение гражданина на путь достойного участника социальных процессов. И с агрессивными, хитрящими или не совсем вменяемыми нам так же было куда проще, ведь благодаря множественным датчикам мы могли фиксировать информацию, недоступную оригинальному человеку, и соответственно эффективнее и адекватнее ситуации общаться с субъектом. Врать следователю-киборгу – задумка так себе по продуктивности. Поэтому с тремя самыми проблемными делами я справился ещё до обеденного перерыва, вернее в этих делах наметились нужные изменения, которые мне следовало в будущем только развить и передать документы в суд и заявителям. В общем, рутина и скука, хотя я сам точно не знал как к ней относится, не мог выбрать что лучше персонально для меня: эта безопасная, но скучная деятельность, или ведение дел по бандитизму, в котором фигуранты опасны даже для моего искусственного тела. Но возросшая правовая сознательность граждан, широкое внедрение разнообразных средств слежения и предупреждения, увеличение защищённости имущества граждан из-за изменения форм её существования и хранения, политическая воля к искоренению правонарушений в конце концов, привели к прогнозируемому результату: в настоящем бандитом быть проблематично. Важно также отметить, что интенсивное улучшение сотрудников силовых структур, опять же взять в пример меня – расширенная функциональность тела помогает в службе, тоже сыграло роль. Однако то, что отряды захвата стали куда опаснее, по понятным причинам, в настоящей ситуации было едва ли не самым незначительным фактором; оно и понятно, бандитам и раньше было безрадостно, когда их окружал ОМОН или СОБР, а то, что теперь их киборги куда эффективнее задержат – для преступников амбивалентные детали неизбежного фиаско.
Проверив документы, которые я заполнил, можно было воспользоваться законным перерывом, что я и сделал, отправившись в управление Следственного комитета Петербурга. На мою радость нейроинтерфейс в подготовке документов помогает очень здорово, ошибки он выискивает как группа опытных бухгалтеров и документоведов, и подсказывает исправления даже лучше, чем последние, хотя бы тем, что его рекомендации не сливаются в гомон нескольких человек. Хотя сложные функции нейроинтерфейса тела следователя-киборга порой мешают или раздражают, например, он при простой прогулке может обнаружить что-нибудь «подозрительное» в рекламных афишах и тут же о этом уведомит; подобное происходит часто. Но на мою радость законодательно регламентируется возможность номинально полного, как программного, так и аппаратного, отключения любой модели нейроинтерфейса; думаю, что есть устройства неспособные это сделать, но они гарантированно тайные. Ну и понятное дело, что функции по управлению моим искусственным телом в нейроинтерфейсе не отключаются, но та же способность двигаться мне не мешает, в отличие от «Внимание! Тра-ля-ля-ля» и серии изображений перед взором.
Хорошо, что как и начало трудового дня, так и обеденный перерыв, у нас позже, чем общепринято, а потому я немного поманеврировав по дворам смог миновать начавшие исчезать дорожные заторы и достаточно быстро добрался до управления. Кстати, сквозные дворы, через которые то и дело проходит автомобильный поток – это одна из немногих нехороших особенностей Российской Республики, невыгодно отличающих её от той же Европы. Конечно же, в управлении никто с распростёртыми руками меня не дожидался и моя должность не открывала внутри никакие двери, так что не узнав ничего нового через терминал обслуживания посетителей, я занял место в очереди на приём с помощью электронной записи и стал ждать. Естественно, сведения, которые я смог получить через терминал, были даже скуднее того, что было в базе данных отдела; оставалось надеяться, что референт управления, ознакомившись с моими аргументами предоставит новую информацию. Альтернативным местом посещения была квартира Игоря, но зная напарника я предположил, что скорее найду его след там, где в настоящий момент нахожусь, нежели застану пропажу дома, понятное дело в свете того, что он вроде как пропал. Честно говоря, сейчас я был уверен, что он либо здесь, либо посещает дополнительные исследования; последнее уже случалось единожды, но тогда отдел уведомили, да и Игорь не скрывался, отвечал на запросы связи. Но обстоятельства и процедуры могли измениться, вестимо, без уведомления с стороны управления меня – простого следователя. Пока я ждал своей очереди, уловил своим чутким слухом как троица неизвестных поодаль от меня тихо, между собой, начала спорить киборг ли я.
– Да как вы догадываетесь?! – удивился я мысленно.
Раньше хоть по давлению на подошву определяли опытным глазом, а теперь я ношу обувь рассчитанную на вес моего тела. Про качество имитации кожи и деталей внешности, тех же мимических морщин, соответствующих возрасту, я буду краток – оно великолепно. Видимо у подобных лиц какое-то чутьё на киборгов; а может и правда по запаху? Я не диверсант и особо точной имитации запаха человека моё тело не имеет, что кстати раздражает Иру – мою жену, дескать раньше пах как мужчина, а теперь напоминаю журнальную страницу с рекламой парфюмерии. Но какой нюх надо иметь, чтобы без приборов и с такого расстояния, в помещении, посещаемом множеством индивидов с оригинальными телами, что-то почуять? Видимо по движениям: киборги тонко, в едва уловимых деталях спокойнее и изящнее двигаются; и чем дольше являешься таковым, тем это становится выразительнее, особенно заметно у стариков. Помню случайно наткнулся на канал о моде или нечто подобном, там как раз шёл показ, и одна из манекенщиц была киборгом с очень примечательной внешностью: ноги значительно длиннее, а стопы напротив – малюсенькие; так вот, вышагивала она настолько изящно, словно плыла, Ира даже заметила то, что я застыл обворожённый и высказала мне всякое, ревнивица. Пока я думал о этой троице, она же сойдясь в мнении, что я таки обладатель искусственного тела, стала обсуждать какого и что здесь делаю. Один настаивал, что я из группы быстрого реагирования, дескать рост ниже среднего статистического, двое других верно предположили, что я следователь и явился по служебным делам.
– Можно подумать, что сотрудник СОБР сюда кофе выпить зашёл... – молча иронизировал я и в этот момент как раз настала моя очередь приёма.
К моему неудовольствию референт не предоставил никаких деталей, он и не мог без соответствующих разрешений или запросов, в этом я его винить не мог, тем более, он хотя бы пошёл навстречу и сообщил, что мой напарник завершил процедуру переаттестации, она прошла в штатном режиме – никаких записей о проблемах нет.
– Это всё что могу сообщить, – отрезал референт.
Я покинул управление прекрасно понимая, что без нужных санкций никто мне ничего дополнительно не сообщит, но прогресс уже был, и это хорошо. Если Игорь пропал, то мне нужны основания для такой убеждённости, но беспокойство уже сформировалось, вернее возникло оно ещё с утра, а теперь возрастало. Ясно, что теперь я не мог вернуться к исполнению служебных обязанностей не посетив квартиру напарника; служебное оправдание у меня было: я взял следующее дело и формально отправился исполнять производство, а по пути загляну домой к Игорю. Если за такие действия меня кто-то будет отчитывать, то только автоматическая система, решение которой отменит тот же Арсений Денисович, в этом я уверен.
Я остановил автомобиль в дворе, соседнем дому Игоря, и осмотрелся. Двор как двор, никто из малочисленных прохожих не обратил никакого внимания на мой автомобиль. Сняв куртку и положив её на пассажирское сидение рядом с сумкой, в которой всегда возил специальные средства, я достал табельное оружие из подмышечной кобуры и вынул магазин. Последний был снаряжён патронами с повышенной останавливающей силой – с экспансивными пулями, я вставил в оружие магазин с боеприпасами опасными для жилетов и даже киборгов – карбид-вольфрамовая пуля в латунной рубашке для лучшей настильности. Хотя модифицированному пистолету Ивлисова в точности отказать было нельзя, всё-таки оригинальная модель – это спортивный пистолет, созданный под патроны повышенной мощности с крупнокалиберными, в половину дюйма диаметром, пулями. Сам пистолет отличался более коротким, чем у конкурентов, стволом, а полное прогорание метательного заряда обеспечивал новый тип пороха. Для киборга не было никаких проблем в обеспечении быстрого темпа стрельбы из брыкастого пистолета – руки-то сильные, поэтому модифицированная модель была принята на вооружение для «спецконтингента» как штатное летальное оружие скрытого ношения. Оригинал улучшили чипированием, обеспечивающим обратную связь и управление оружием с помощью нейроинтерфейса; в первом, и пожалуй главным, была оптическая система прицеливания, располагавшаяся под ствольной рамой, и позволявшая целиться даже лучше, чем с использованием оптического прицела. В общем, пистолет мощный, точный и сравнительно компактный; основным проблемным наследием спортивного пистолета являлся скудный объём магазина – всего восемь патронов, а в оригинале вообще шесть. Но система киборг-пистолет даже с восьмью патронами была смертоносна, так как с таким боеприпасом обычно не требовалось более одного попадания, что киборг с высокой вероятностью мог обеспечить. Был другой пистолет, для сотрудников с оригинальными телами – пистолет Макарова глубокомодифицированный, снискавший много критики, но нам, он не подходил, хотя бы потому, что оружие Ивлисова в руках киборга являлось эффективным средством и против обычного человека, и против защищённого, а также киборга и даже автотранспорта. Да, стандартный боеприпас с пулей с стальным сердечником хорошо поражал агрегаты автомобиля. Полицейские с своим ПМГМ, прозванным ими же ПГМ, для увеличения огневой мощи носили карабины, а вот мы, киборги, были свободны от такой необходимости. Правда особой угрозы киборгов-преступников в России не было, вернее она была близка к нолевой, и существовала разве что в теории. Вспомнилось как один из инструкторов по стрельбе, для владельцев оригинальных тел, в своё время увидев МПИ-2 ещё шутил, дескать когда он хочет наказать свою руку за неподобающее поведение, то стреляет из этого оружия. А вообще у киборгов, как правило, свои инструктора, так как особенностей подготовки множество. Сотрудник с полностью искусственным телом, вооружённый подобным оружием, я уж не говорю про особые образцы, с множеством систем компенсации и иной нормализации стрелковой системы, например, мгновенного охлаждения и очистки ствола, в стрелковой практике производил неизгладимое впечатление. Там, где даже ну очень опытному стрелку нужно две секунды, киборг справлялся за одну, а то и меньше, разумеется, с потрясающей точностью. Говоря проще, вступать в огневое противостояние с киборгом – плохая мысль, если только это не особая форма самоубийства. Нейроинтерфейс оповестил, что в пистолет снаряжены специальные патроны; а то я не заметил. Хотя верно оповещает, оригинального человека без защиты эта пуля прошьёт на вылет и начнёт рикошетировать за телом; правда экспансивная пуля двенадцать и семь вырвет из того же тела целый кусок.
– Что я делаю? – задал я себе безмолвный вопрос и посмотрел в зеркало заднего вида, которое всегда было в подходящем для этого положении, так как для обзора автомобиля сзади я использовал соответствующие видеорегистраторы, с которыми коммуницировал нейроинтерфейс.
Меня охватила какая-то неузнаваемая всепроникающая тревожность. Понятное дело, что в сравнении с сотрудниками силовых структур прошлого, выполнявшими свои служебные обязанности в куда более неспокойном социуме, мы – зефирные человечки, мягкотелые и плавимся до состояния бесформенной массы, как только становится действительно жарко. Но всё же.
– Соберись! – скомандовал я себе, вновь бросив взгляд в зеркало.
Я убрал пистолет в скрытую в набедренном кармане кобуру; очень удобно – сложно идентифицировать в этом грузе, оттягивающем штанину, что-то конкретное, так как кобура скрывала форму. А вот извлекать оружие из такого положения персонально мне было сподручнее; но носить да – не очень удобно. Из сумки я достал жилет и облачился в него, оттуда же извлёк бронепластину и поместил её в соответствующий отсек на жилете. В сумке, помимо электрошокера и ещё нескольких в данной ситуации ненужных устройств, оставалось две кепки: одна в служебных цветах и с надписью «Следственный комитет», а другая непримечательного вида. Я извлёк вторую, надел и посмотрелся в зеркало, не столько чтобы убедится в аккуратности положения головного убора, сколько чтобы ещё раз посмотреть себе в глаза – оптические датчики опасного машиночеловека.
– Да, я – грозная сила! – как заклинание произнёс я в слух и, нацепив куртку, покинул автомобиль.
Кепка – тоже часть экипировки, разумеется она армированная, класс защиты невелик, но это лучше, чем ничего; к тому же эта кепка надетая на прочную голову киборга, в которой находится бункер нервной системы – серьёзное препятствие в сравнении с её пребыванием на относительно тонкой кости; хоть человеческий лоб и прочный, но не для пули. Тактические очки я оставил в сумке, они только от мелкой дроби защитят, а подозрительности облику добавляют сверх меры.
По пути к парадной дома, в котором жил Игорь, я осматривал номера автомобилей и тут же проверял их на предмет угона; равно как всматривался в лица встречающихся мне граждан, конечно же, исследуя всем программным инструментарием следователя их внешность. Но ничего подозрительного не обнаружил.
– Петя, здравствуй! – окликнули меня из-за спины.
Я обернулся и узнал соседку Игоря.
– А Гоши-то дома нет, – сообщила она.
– Я знаю, он меня и просил кое-что забрать, – солгал я в интересах следствия. – Он мне ничего не передавал? А то вы же его знаете, Лидия Львовна, он поручит другим, а сам при встрече и не вспомнит.
– Да нет вроде, ничего не просил, – задумчиво проговорила женщина.
– А когда вы его последний раз здесь видели? Мне вот кажется, что он на службе ночует, домой вообще не заходит.
– Ой, я даже не вспомню, старость – не радость, может на прошлой неделе. А в выходные меня не было, невестка вытащила загород, дескать последние тёплые деньки. Какие же они тёплые, не в Ростове же живём, – женщина опомнилась. – А твоя Ира как?
– Ира? Хорошо, – я понял, что от Лидии ничего интересного не узнаю и поспешил распрощаться. – Ну я пойду, дела, служба.
– Да-да, иди. Привет от меня Ире передавай.
– Непременно, – уверил я, а сам подумал, что какая странная женщина, она Иру же в глаза не видела.
Остановившись у двери в квартиру Игоря я повернулся к видеорегистратору так, чтобы хорошо было видно лицо, дополнительно поднял кисть на уровень груди и оттопырил пальцы, безымянный оставив прижатым к ладони. Так – дополнительное средство идентификации, в моей профессии лишним не будет, тем более я ни от кого не скрывался, а соседку просто не хотел посвящать в детали того, чего я вообще не знаю. После своего гангстерского позирования я склонился над ручкой и внимательно её осмотрел, затем дверь. Никаких эпителиальных или потожировых следов не было, это нормально, когда в квартире живёт киборг, и его единственный гость – такой же как хозяин. Открыв дверь я сделал широкий шаг внутрь перешагивая могущую содержать следы входную часть прихожей и замер активно вдыхая воздух, направляемый небольшим сквозняком, образовавшимся из-за открытой двери. К моему облегчению, датчики не обнаружили в воздухе никаких следов пороха или продуктов горения иных веществ. Но радоваться было рано, за определённое время система климат-контроля могла очистить помещение, и как раз след её ароматизаторов мои датчики обнаружили. Войдя в квартиру я закрыл дверь, аккуратно снял обувь, мне в носках можно – они потом не пропитаны, почти что стерильные; но внимательный осмотр я оставил на потом, в данный момент меня беспокоила другая гипотеза. Взяв пистолет на изготовку я осторожно, но быстро прошёл по квартире: заглянул в комнату – никого, кухня – пусто, туалет – тоже самое, оставалась ванная комната. Я резко открыл дверь и с облегчением выдохнул, она была пустой. С силой протерев глаза я поправил кепку за козырёк; то, что я не нашёл тело Игоря, покончившего с собой, оказалось настолько облегчительным, что мне понадобилось какое-то время, чтобы восстановить нормальное течение сознания. Как булыжник с спины, вообще-то, раз я киборг, то железобетонная плита с неё же; хотя плита это даже для меня тяжеловато, тогда холодильник, определённо – холодильник с спины. Теперь можно приступить к внимательному осмотру дома Игоря, к счастью для меня и в данной ситуации, квартира напарника маленькая. Жильё в Петербурге не из дешёвого, а Игорь не хотел кредитоваться, да и достаточно быстро накопил на эту однокомнатную квартиру, а главное, он никогда не выражал неудовольствия размерами жилища, в отличие от моей жены, которой двухкомнатная, так ещё и улучшенной планировки, была мала.
– Ведь у нас вот-вот может появится маленький, – я мысленно повторил её слова передразнивая.
Правда, я люблю Иру, но жильё это её особый пунктик, касание которого превращает обожаемую женщину в ту самую «пилу», конечно моё становление киборгом в процессе супружеского обсуждения вышло на передний план, но ныне даже оно уступило первенство старой теме жилья.
Робот-уборщик почистил следы в прихожей, всё то немногое, что киборг оставлял за собой принося с улицы. Но этот маленький помощник, как и какая-нибудь посудомоечная машина, свою работу выполнял не так хорошо как хотелось бы владельцам; так и здесь – на полу остались следы, но к моему огорчению, датчиков тела для их исследования оказалось недостаточно. Осталось довольствоваться профессиональной прозорливостью, которая в скудных разводах воды, мыла и грязи, едва заметных невооружённому взгляду, ничего полезного обнаружить не смогла. К тому же никаких затёков или пропитываний в прихожей не было. Я выпрямился и для исследования стал поочерёдно снимать вещи, висевшие в прихожей, но так же не обнаружил никаких зацепок. В основной комнате всё было как обычно, я специально сверился с многочисленными фотографиями этого помещения, сделанными ранее, не в шпионских целях, а в дружеском контексте. На месте все фигуры разнообразных фантастических персонажей, которые коллекционировал Игорь, даже два его сокровища: миниатюры боевых машин из многосерийного фильма «Гандам», но даже не оригинальные, выпущенные не официальным представителем, а китайские копии, бывшие в России в ходу в первое десятилетие после распада СССР. Теперь эти подделки представляли коллекционную ценность, наверное, Игорю виднее; он, конечно, не был ревностным любителем этого увлечения, но в его быту оно имело какое-то своё место.
– Как же этот зелёный называется? – стараясь опознать одну из этих миниатюр я был уверен, что могу вспомнить её название.
Старался, но не вспомнил; а название второй: серо-белой, с килями чёрного цвета, точно не осталось в памяти. Нейроинтерфейс, разумеется, мог идентифицировать их по данным из всемирной сети, но это было лишним, не затем я здесь. Продолжая осмотр я открыл шкаф, который напарник называл «Кладовая позора», в нём содержались скульптуры его авторства, выполненные как вручную, насколько это применимо к киборгу, так и с помощью многомерной печати.
– Кстати! – осенило меня. – Принтер.
Я проверил не пропал ли недешёвый многомерный принтер; да, он оказался на своём месте. Хотя, если на Игоря совершили нападение некие представители серьёзной бандитской структуры, и сделали всё так чисто – не оставив следов, то наивно полагать, будто они позарились бы на принтер.
– Ты давай эти мысли брось! – отругал я себя. – Загулял наш Игорь, с ним же бывает.
И правда – бывает, редко, почти исключительные акты, но бывают. Он, как и в случае с миниатюрами, несмотря на свою бесстрастность из-за расстройства, испытывает тягу к, хм, разному. Так на вопрос: «Чем тебе нравятся эти роботы?», он отвечал незамысловато: «Просто нравятся»; вот и женщины ему бывало нравились, а он – такой молчун, нравился им. Последнее для киборга странно, но учитывая что за индивид мой друг, то в его случае это даже нормально, наверное.
– Проклятье! – выкрикнул я на всю квартиру. – Куда ты пропал, дружище?!
В итоге я исследовал квартиру всеми доступными мне датчиками и интерпретационным программным обеспечением, но ничего подозрительного, а тем более биотических следов, не обнаружил; обычная квартира одинокого киборга, которую не посещали какое-то время. И это были уже не шутки, я получил достаточные основания для подозрений в пропаже напарника; с этим я и поспешил в отдел. Подробнейший осмотр, как начнётся официальное расследование, сделает специальная исследовательская группа, у них и оборудование лучше, всё-таки внутри себя всё полезное не унести; хотя перцептивным возможностям своего тела я рад, я от них в восторге, как и от прочего, что оно предоставляет, исключая, разве что, настороженное отношение некоторых типов людей. Впрочем, ненавистники были всегда, кем ни будь, всё равно тебя будут искренне ненавидеть: за то что следователь, за то что бандит, за то что честный, за то что подлец и прочее-прочее. Я не червонец, чтобы нравится всем!
Опрашивать кого-то было малополезно, если уж я – его друг и напарник не знаю, куда пропал Игорь, то шапочные знакомые и подавно; а та малая информация, что может быть от них получена, меркнет в сравнении с сведениями городской системы наблюдения, к которым я смогу получить доступ, когда начнётся расследование. Но это означает лишь то, что эти мероприятия отодвигаются в очереди иными, более полезными делу. Теперь главной проблемой было заполучить будущее дело себе, так как это, в общем-то, не наш профиль; такого рода ситуациями занимается отдел внутренней безопасности самого управления. Так же проблемой, но в моих глазах малозначительной, вернее сомнительной к её действительному возникновению, было то, что прошло недостаточно времени с момента последней регистрации Игоря. Но с данной формальностью я как-нибудь справлюсь, всё-таки убеждать мне предстояло не какого-нибудь твердолобого формалиста, а умного и понимающего Арсения Денисовича. Именно к заместителю начальника отдела я спешно направился сразу же как прибыл на место службы.
– Даже так... – протянул мой непосредственный руководитель подняв глаза на незваного гостя, которым был я, ворвавшийся в кабинет без спроса.
– Дело срочное!
– Кто бы сомневался, – спокойно ответил Арсений Денисович и ладонью указал мне на стул у его стола.
– Игоря нет и дома, трудно сказать, когда он там последний раз появлялся. А в управлении его успешно аттестовали и направили на службу.
– И что?
– Как что?! У нас сотрудник пропал! – удивлённо-возмущённо выпалил я.
– Ты в этом уверен?
– Да! То есть нет, но надо же выяснять куда он подевался?! Ни слуху, ни духу.
Арсений Денисович задумался.
– Формально...
– У нас же в стране теперь всё по уму, разве не так? Я знаю своего напарника, его не видели с пятницы, на мои попытки установить контакт он не отвечает. Мы будем пять суток ждать?!
– Я понимаю, что ты пришёл к мне за инициацией официального расследования, а также я знаю, что ты понимаешь мою потребность в соблюдении формальностей. Это и есть по уму, – не оскорбившись тому, что я его перебил, спокойно заявил мой собеседник и подняв ладонь остановил меня от возражений. – Но Игорь не рядовой гражданин, а сотрудник учреждения, которое может быть объектом определённого интереса, – он выдохнул. – Мне от тебя требуется чёткое заявление в подозрениях, – Арсений Денисович замолчал на секунду и закрыл глаза ладонью, – Что я такое говорю? Пиши рапорт о основаниях к инициации. Сразу два производства инициируем: о пропаже спецсубъекта и внутренней служебной проверке.
– Арсений Денисович, дело-то я должен вести, кто как не его напарник, – о статусе друга я умолчал для соблюдения формальностей, – Должен этим заниматься?
– Да, к базе данных наблюдения без полномочий следователя по пропаже человека тебе доступ будет сложно предоставить. Сделаю что смогу, - он посмотрел на меня, как будто ища в моих глаза какие-то новые идеи, но сдавшись сделал свой характерный жест рукой. – Ступайте.
Я улыбнулся едва ли не в все двадцать восемь зубов; как правило киборгам не устанавливали оставшиеся четыре зуба, ближайшие к основанию челюсти и являвшиеся самыми прочными, в своё время надёжно служившие нашим далёким предкам в пережёвывании мяса, пока они не сподобились придумать обработку камня, чтобы получившимися орудиями срезать и обрабатывать плоть добычи. Хотя, в отличие от большинства деталей моего искусственного тела, зубы не отличались выдающейся прочностью, о чём и меня, и Игоря, как он мне потом рассказывал, предупредили отдельно. Дескать не следует впечатлять знакомых, демонстрируя как вы можете перекусить горлышко бутылки, ибо не сможете – скорее всего сломаете зубы. И если вас не устраивает некоторое время быть с прогалом в зубах, платить штраф, ибо это намеренная порча имущества, а также оплачивать восстановление, то не пытайтесь перекусывать бутылки, провода и прочее, что явно прочнее искусственных зубов. Но главным всё-таки было ожидание восстановления, так как хоть стоматолог и мог установить искусственные зубы, а по нашему непрофессиональному впечатлению они были точь-в-точь как зубные протезы, использовавшиеся в практике дантистов по протезированию оригинальных ротовых полостей, этот самый врач не имел права на подобные действия. Вернее мы сами не имели права обращаться к нему и допускать осмотр, ведь наши тела особенные, в них есть всяческие тайны, которые вдруг стоматолог углядит, пусть и невольно. Да, старое и злое «лучше перебдеть, чем недобдеть» соблюдалось в полной мере. Слова-то какие мерзкие, неблагозвучные, но почему-то притягательные, особенно именно в такой фразе. Но на самом деле получить возможность стать киборгом, с телом подобным моему, было очень трудно; я полагаю, что особую роль играл как раз сам кандидат с психологической точки зрения, например, устойчивый к демонстрации своих новых возможностей и даже к обсуждению оных, я не говорю уже о использовании их в своих корыстных интересах и в вред обществу.
В ожидании я стал нарезать круги по кабинету, так как заниматься другими делами в своём настоящем психическом состоянии не мог. Но в процессе кругового движения меня посетила мысль о том, что неплохо было бы оставить автомобиль на окраине города. Сделать это было разумно потому, что если след напарника обнаружится на окраине, то путешествовать я буду на авто, а если в центре, то на общественном транспорте, так как близится вечер, а вместе с ним час-пик. Вскоре город встанет в дорожных заторах, с которыми до сих пор не удаётся справиться, сколько ярусов дорог не возводи: в массе своей состоятельное население, способное позволить себе содержать автомобили несмотря на высокие налоги на них, осваивает всю доступную пропускную способность, как городские службы не расширяли бы её из года в год. Да, изрядно я помотался сегодня, уже начинаю уставать психически; последнее связываю скорее с эмоциональным давлением пропажи Игоря и нерадужными гипотезами, волей-неволей выдвигаемыми касательно этой загадки, ну и, надо полагать, после отпуска ещё не вошёл в трудовой ритм.
Окраина Петербурга, которой считалась всё ещё черта города, но лежащая вне шаговой доступности от конечных станций метро, в принципе уютное место, эдакая «одноэтажная» Европа в миниатюре. Сам по себе Петербург сложно отличить от какого-нибудь европейского города-ровесника, а здесь тем более. Конечно же, все здания не были одноэтажными, но даже пяти-, девятиэтажных домов, коих прилично вблизи центра, здесь единицы, не говоря уже о каких-нибудь небоскрёбах. Персонально я всегда с удивлением задавался тем, куда отправляется спать всё это многомиллионное население города, если он почти весь застроен сравнительно невысокими зданиями?
– Здесь подойдёт, – подумал я о месте, где остановился и покинул автомобиль.
У меня была пара часов до получения полномочий, поэтому своим быстрым шагом киборга я успею добраться до ближайшей станции метро и на поезде вернуться в отдел. А ведь пара часов это ещё оптимистичный расчёт, хотя вполне оправданный, всё-таки Арсений Денисович с документацией был даже не на «ты», а на «эй, ты, быстро сюда!» Пройдя половину пути я хлопнул себя по лбу ладонью, так как до меня только что дошло: с оружием не пустят в метро, даже если я – следователь. Пришлось возвращаться к автомобилю и прятать пистолет Ивлисова в специально организованный тайник. Без оружия я себя воспринимал вполне нормально, в обычной ситуации, то есть скучной служебной, но сейчас стало как-то неуютно. Понятное дело, что беспокойство вызывала не потенциальная встреча с какой-нибудь шпаной с окраин, которую хоть и следовало заносить в некий аналог «Красной книги», ввиду угрозы вымирания вида, но оно всё равно имело место быть. Да даже нападения организованной группы злоумышленников, но без летального оружия, мне не следовало опасаться, так как для киборга оно представляло куда меньшую угрозу, нежели человеку с оригинальным телом, если не сказать больше. Искусственное тело прочнее оригинального, но чтобы описать насколько, следует прибегать к конкретным примерам; тем более, что ими-то и снабжалась инструкция, с которой нас в обязательном порядке ознакомили ещё до хирургического вмешательства. Инструктировали не только для того, чтобы мы знали свои возможности и полноценно их использовали, но и не рисковали почём зря и берегли свой новый дом. А лихачей, мнящих что они стали машинами-разрушителями, если и уязвимыми, то только для противотанкового оружия, было предостаточно, равно как и тех, кто заблуждался, будто искусственное тело в сравнении с оригинальным – выданным природой, или родителями, если конкретнее, в чём-то прочнее, а в чём-то, напротив, более хрупкое, а главное ненадёжное. Истина и здесь была где-то посередине. Разумеется, я имею ввиду модель тела, которой обладаю, она идентична игоревой, и, нужно полагать, серийная. Можно смело предположить, что наверняка есть тела проще, а есть сложнее; каждое с своей специализацией, но сомневаюсь что есть пуленепробиваемые тела постоянного применения, так как с такой оболочкой было бы проблематично мирно жить, куда рациональнее облачаться в защитную экипировку; а вот возможность носить куда более тяжёлую эту самую экипировку – может быть специализацией какого-нибудь тела для штурмового отряда особого назначения. В общем, бить меня в лоб дубиной или исподтишка по затылку молотком – занятие малополезное, конечно, если бьёт не гипотетический вышеупомянутый штурмовик-киборг, а дубиной является металлический, например, чугунный столбик, вырванный из бетона вместе с фрагментом последнего. Той же бейсбольной битой, используемой опытным в её применении и сильным атакующим, меня не оглушить, равно как каким-нибудь разводным ключом, даже очень крупным. Нейроинтерфейс не позволит шее поворачивать голову, чтобы импульс достиг бункера с мозгом, даже если придётся пожертвовать челюстью или половиной лица. А уж пробить бункер – задача та ещё. Также хорошо защищена первичная система жизнеобеспечения, находящаяся в грудной клетке; а есть ещё вторичная – экстренная, расположенная в самом бункере. Отделить голову от тела в принципе возможно, например, мощной циркулярной пилой, но это меня не убьёт, ведь есть упомянутая экстренная система жизнеобеспечения. С помощью нейроинтерфейса я вызову помощь и у меня будет несколько часов, чтобы её дождаться. Конечно же, сигналы можно заблокировать, но тогда зачем так извращаться, если куда проще застрелить, раз уж поставлена задача убить? Да, несмотря на хорошую прочность, даже самые защищённые части моего тела не отличаются выдающейся пуленепробиваемостью. Голова выдержит пистолетную пулю даже с термоупрочнённым сердечником, но что-нибудь помощнее – пробьёт бункер, не говоря уже о специальных бронебойных пулях, даже пистолетных. Грудная клетка прочнее, тут уже нужен мощный патрон с крупнокалиберной бронебойной пулей, и пробитий понадобится побольше; прочность этой части объясняется тем, что голова куда более ограничена по массе и габаритам, причина эта не единственная, но главная. Конечно, я могу носить какой-нибудь штурмовой шлем или даже что-то гораздо тяжелее – для киборгов, но если бы моя голова имела такую же массу, то каждый квартал, если не чаще, приходилось бы являться для технического обслуживания поддерживающих и двигательных систем как минимум. При всём этом хорошо заточенный нож из качественной стали, зажатый в руке сильного человека, представляет угрозу для моего тела, убить он меня не сможет, но повреждать – вполне. Но в совокупности даже моё тело следователя предоставляет несопоставимый уровень живучести в сравнении с оригинальным человеческим телом, я уже не говорю о скорости, силе и множестве датчиков – главной специализации этой модели; тем более, я не буду сравнивать тело оригинального человека и модель для линейной пехоты, это ну совсем пустое. В общем и целом, даже если распилить меня пополам, оторвать руки и даже поджечь, хотя смотря какая будет интенсивность и продолжительность горения, меня не убить. Но, в принципе, насколько корректно говорить «меня», ведь я – не моё тело, и будучи киборгом это понимаешь с всей отчётливостью?
Вместе с этими мыслями вспомнилось то, что даже у наших, формально не боевых тел, есть режим ограничения, чтобы мы ненароком, например, не сломали кому-нибудь кисть при рукопожатии. Вспомнилось неслучайно, когда мы были по обмену опытом в Европе, то сопровождающий группы рассказывал, как у них в обществе уже отчётливо закрепляется поведенческая модель отказа от рукопожатия. Формально обыватели мотивируют это архаичностью обряда и его негигиеничностью, но в практике это вызвано не распространением полных киборгов, конечно же, а тех, кого куда больше нас – носителей ручных протезов. Этот же сопровождающий – интересный парень, кстати, с тремя руками, сетовал, что с развитием такого уровня протезирования, когда даже недорогая искусственная рука едва ли не лучше оригинальной, народ начал чаще эти самые руки совать куда не следует и без особой опаски. А затем в шутку, я так понял, что в шутку, добавил, нет бы дополнительные устанавливали как у меня и тренировались управлять тремя руками сразу. Мне было интересно его слушать, тем более он был неумолкаемым, фонтанирующим информацией связанной с инвазивной медициной, протезированием и нейроинтерфейсами; подлинный антипод ретрограда – некий «неоград». Такие как он готовы не просто идти, а запрыгивать в будущее, какие бы опасные последствия оно не сулило, лишь бы было что-нибудь новенькое, да эдакое. К счастью или сожалению, не мне судить, большинство представителей человечества естественные консерваторы и мы двигается потихоньку, с оглядочкой, то и дело пытаясь повернуть назад, когда-то робко, когда-то решительно в своей реакционности.
Добравшись до кабинета мне всё равно пришлось какое-то время подождать; я ходил туда-сюда, пристраивая носок каждого ботинка аккуратно по границе рисунка пола, отдавая этому занятию всё своё внимание. Прежний я, проходя мимо дисплея терминала, бросал бы взгляд дабы проверить не появился ли доступ, но ныне меня сразу же уведомит крайне исполнительный новый обитатель моей черепной коробки, которому мысленно было дано чёткое задание не могущее быть истолковано превратно. В силу последнего я занимался откровенной придурью, то семеня шагом, покрывавшим куда меньшее расстояние, чем мой естественный, привычный, то наоборот делая широкие заступы, в моменты, когда обходил мебель. На поворотах присутствовали наградные элементы рисунка, за которые я начислял себе больше баллов. Пару раз я не выдержал и подошёл проверить показания терминала; ну а что, вдруг? За это я отнимал большую сумму баллов, так что на вторую проверку приходилось копить, перемещаясь куда активнее. Если бы кто-нибудь наблюдал за мной, а датчики были в кабинетах и это нормально, так как это трудовое помещение, да и дисциплинирует, то теряюсь в догадках чтобы такой наблюдатель подумал.
– Ага, дисциплинирует... – иронично не согласился я сам с собой, мысленно посмотрев на то, чем занимаюсь в данный момент.
Ожидание не могло длиться вечно и нейроинтерфейс уведомил меня о начале делопроизводства, а значит и получении нужных полномочий. Я едва ли не мгновенно подскочил к терминалу и начал общение с системой городского наблюдения; и только когда внёс все нужные сведения, а система инициировала поиск как в сохранённых данных, так и в получаемых в настоящем, сел в кресло напротив терминала. Благо, что подробные сведения о Игоре были и существовали они в очень удобной форме, он же являлся не только сотрудником Следственного комитета, но и киборгом. Вскоре появилась первая информация, система обнаружила записи о фиксации моего напарника.
– Попался! – подумал я, узнав образ в предложенном массиве данных.
Но рано радоваться, предстояло провести человеческую экспертизу, чтобы понять или хотя бы спрогнозировать куда делся Игорь; и так как моя основная гипотеза была совсем не обнадёживающей, то каждая запись, в которой фигурировал напарник, вызывала укол в груди. Вот ведь какая штука, тело искусственное, сердца, в его оригинальном виде, у меня вообще нет, конечно, если таковым не считать устройство осуществляющее питание мозга искусственной кровью, а фантомные ощущения остались; но это нормально, наверное. Как я уже понял, Игорь домой не заходил вообще, а посещал ранее безынтересные для него места, вроде Эрмитажа. Также не было никаких следов о том, как он покинул управление, а это очень подозрительно, ведь последнее – объект тщательного надзора. Да, для следователя и киборга задача избегания системы городского наблюдения не является нерешаемой, но в-первых, зачем, в-вторых, почему эпизодически и с непонятной избирательностью? Пропал оттуда, где особая внимательность, затем появлялся там, где за годы знакомства я его не то что не встречал, но и не думал встретить: какие-то открытые лектории в публичных залах, ладно хоть в них ведётся наблюдение, выставки. Или вот: мой напарник прогуливался более часа по Английской набережной, туда-сюда. Затем появлялся в парках, там тоже много гулял. Я уже не знал что и думать, с одной стороны человек с мыслями о суициде может вот так часами гулять, но прочие посещения свидетельствуют о отличном ходе размышлений моего напарника. Отодвинуть пугающую гипотезу заставили записи, как Игорь посетил несколько кафе под открытым небом, что я за ним тоже никогда не замечал. В одном из подобных заведений вес его тела не выдержал стул и стоило Игорю только на него сесть, как ножки начали разъезжаться в разные стороны; комичная картина. Я мог бы подумать о каком-то квазифантастическом акте хищения искусственного тела моего напарника, но это было и правда нечто почти что сказочное. Воровать тело следователя, затем расхаживать в нём несколько суток по лекциям и кафе? Если бы я был подлинным параноиком, то заподозрил в картине уже узнанного то, что тело действительно похитили, сделала это некая группа высококвалифицированных социопатов, а прогулками демонстрировала свой вызов и пренебрежение исполнительной властью в частности и обществом в целом. Это вызов и плевок в лицо! Но нет, я в такое не поверю.
– А-р-р, – прорычал я, – И зачем мне пришла в голову такая гипотеза?! Теперь я не могу её не рассматривать!
Последняя запись о Игоре датируется почти сутками назад, а замечен он был на окраине города. И ведь именно этот чудак ещё спорил с мной, что правительство таки за нами следит, и если уж не за следователями, то за киборгами точно, и что у нас где-нибудь в теле есть локационный датчик, а то и не один.
– Ну и где, Игорь, эти датчики, когда они так нужны?! – я оказался прав, несмотря на всё возрастающий запрос на повышение безопасности, немудрено: когда её осуществляют ответственные, а не коррумпированные лица – она притягательна, общество всё же решительно провело чёткую грань между надзором и неприкосновенностью частного бытия персоны.
Хотя с последним поспорил бы не только Игорь, это дело восприятия величины слежения; но я, с таким трудом получивший доступ к этим малым надзорным сведениям, стоял бы на своём. Однако думать о этом сейчас было и некогда, и не хотелось от слова «совсем». В принципе-то, я даже не знал что именно думать о полученных сведениях и понадобилось какое-то время, чтобы организовать сознание; я бы даже сказал мобилизовать волю, которая растормошила бы меня. Сразу вспомнились слова о лёгкости рациональных рассуждений будучи в стороне, а вот ловить спасительную верёвку, стоя на качающейся палубе тонущего корабля – это совсем другое, и вся ловкость куда-то пропадает. К сожалению не вспомнилось, чьи это были слова, в случае когда не помню – значит мои. А вообще мерзко как-то стало, мерзко настолько, что даже раздражаюсь. Но я профессионал и буду действовать поэтапно, несмотря на то, что мне теперь едва ли не хуже с эмоциональной точки зрения, и каждый, кто вот так терял друга, поймёт и не осудит моё смятение. Итак, первое что следует посетить: это либо управление, с полномочиями ведущего расследование я могу осуществить опрос свидетелей, либо отправиться к месту последнего обнаружения Игоря и там проводить поиск, тех же местных полицейских опросить, собрать данные видеорегистраторов у владельцев автомобилей, напарник мог попасть в поле их наблюдения. Последнее, вестимо, привлекательно, но по опыту знаю, что осуществить инспекцию этих данных не так-то быстро, не говоря уже о её сборе. Это раньше можно было творить с гражданами и их имуществом что заблагорассудится, но те времена в прошлом, я надеюсь безвозвратно. В общем, отправлюсь в управление, пока там не закончился трудовой день и все интересные мне свидетели не разъехались по домам. Приняв решение, я быстро проверил все заметки, которые сделал нейроинтерфейс о полученных от системы наблюдения сведениях, так как копировать их было незаконно, и стал собираться. В этот момент на связь с мной вышла жена и я не мог не ответить, хоть и спешил; она у меня в принципе строгая, какая-то у неё страсть атаковать мою зону влияния, хотя за всё время супружества я давно понял, что загнать меня под каблук и всё решать ей и даром не нужно, скорее наоборот.
– Привет, сладость моя!
– Петя, привет, а я уже дома. Представляешь себе, удалось освободиться до часа-пик. А тебя когда ждать? Ты помнишь, что твоя очередь готовить ужин? Я хочу лозанью.
– Я не думаю, что сегодня буду дома, расследование, – а сам подумал, что своими словами она подтвердила мою предыдущую мысль.
– Какое ещё расследование? Трудовой день закончился, марш домой! Что ещё придумали такое, сотрудников внеурочно оставлять?!
– Игорь пропал, – отрезал я. – Это не шутка, не жди меня сегодня.
– Игорь пропал... – повторила она растерянно и её можно понять, серьёзные дела даже в нашем отделе – редкость. – Ты не шутишь?
– Нет, прямо сейчас убегаю. Ир, извини, важно любое время.
– Петя... – с испугом и некоей просьбой в голосе Ира добавила, – Будь осторожен.
– Да не бойся, Ирочка-мурлывочка, буду тебе каждые половину часа отправлять сообщения, что с мной всё в порядке. Целую, сладость моя.
Я выдал новое задание нейроинтерфейсу, а сам подумал, что могущая с стороны показаться неоправданной строгость супруги по отношению к мне это форма её приобщения к моей решительности? К счастью моя конфетка не знает, что это не решительность, а сумасбродство. Современного человека, включая мою сладенькую, можно легко понять: помещённые в зоны комфорта и повышенной безопасности, они начинают беспокоится при первых признаках опасности, которая показалась бы ничтожной тому прошлому гражданину, которому в ушедшей в небытие России былого легко могли подбросить наркотические вещества те, кто обязан охранять его покой; причём подбросить только ради выполнения глупейшей нормы по раскрываемости.
Да, с помощью метро добираться пришлось дольше, конечно же в сравнении с ещё относительно пустыми дорогами, так что времени на следственные действия в управлении у меня оставалось не так много. Без официального присвоения статуса, например, свидетеля, я не мог никак ни ограничивать свободу, ни даже занимать свободное время гражданина; так что сотрудники управления, общавшиеся с Игорем ранее, по окончании трудового дня могли помахать мне ручкой и отправляться куда хотят. А для назначения им статуса нужны основания, тем более в отношении сотрудников Следственного комитета. Нет, это не коррупционная составляющая, сотрудник был так же равен перед законом, но вот в правовых вопросах он был куда более осведомлён и зачастую ему не требовался адвокат, чтобы использовать свои права в полной мере, даже основываясь на подобных процессуальных деталях. В общем, времени у меня было мало и им следовало распорядится наиболее эффективно. Поэтому меня сразу же начало раздражать ожидание; понятное дело, что даже ведя официальное расследование, перед мной не распахнутся все двери управления. Так что сначала я ждал, а затем офицер службы внутренней безопасности проводил с мной собеседование. Ладно хоть он всем видом демонстрировал, что дескать «Всё понимаю, время, которое особенно важно в деле о пропаже человека, но процедура такая».
– По уму теперь в России, но иногда кажется, что нет предела совершенству и нам, россиянам, есть над чем ещё трудиться, – подумал я, а затем поймал себя с поличным, – И для начала мне персонально следует прекратить вносить крупицы беспорядка, – подумал и про себя же не согласился. – Ну не-е-ет, – при этом я скорчил такое лицо, что офицер обратил на это внимание; а нейтрализовать мимику с помощью нейроинтерфейса при подобном собеседовании запрещается.
К моему удовольствию, задерживать мой труд никто не стал и я сразу же накинулся на предоставленную информацию; более того, даже не стал мысленно сокрушаться тому, что не так уж и много мне новых сведений предоставили. В режиме цейтнота в отведённый кабинет я вызвал индивида, сочетавшего в деле поиска Игоря несколько важных признаков: в-первых, он был последним, если судить по записям, кто в управлении общался с моим напарником; в-вторых, это был психолог, ответственный за аттестацию по своему профилю. А последнее в свете известного о Игоре очень важно.
– Вы будете свои способности на мне использовать? – не с опасением, а с явным интересом спросил психолог, сразу же как сел напротив.
– Это часть следственных действий, – спокойно ответил я.
– Да я не против, просто интересно.
– А у вас нет никаких подобных программ? – сам не зная почему, вдруг поинтересовался я в ответ.
– Есть, но я не киборг, я по-старинке всё делаю, – психолог немного смутился. – Всё никак не решусь, да и жена категорически против.
– Моя жена тоже была не рада поначалу, но когда проверила, что то же самое и даже лучше, – про мелочи, вызывавшие её неудовольствие, вроде отличного запаха, я промолчал, – То старается не вспоминать свои протесты и требования увольняться лишь бы не меняться, – разоткровенничался я, чтобы улучшить контакт.
– Вот оно как, – мой собеседник всерьёз задумался.
– Тем более вы уже женаты.
Факт супружества психолога я упомянул в связи с тем, что обладая управляемыми биохимическими процессами, а значит будучи в состоянии нормализованного гормонального состояния, киборг, прямо скажем, не охоч до женщин. Последнее и делает важным факт супружества, так как без существующих межполовых отношений киборг их искать, скорее всего, не будет. Конечно, киборг может вызывать соответствующие изменения и провоцировать половое влечение, обусловленное биохимическим влиянием, но наврятли будет таким заниматься будучи одиноким. Я сомневаюсь, что сытый человек станет опустошать желудок ради того, чтобы ощутить голод и удовлетворять его приёмом пищи, пусть даже очень вкусной; разумеется, наверняка найдётся несколько подобных извращенцев, но исключения – подтверждения правила. Став полным киборгом я на своём опыте узнал насколько биохимическое влияние значительно воздействует на восприятие и определяет поведение: например, эти желания знакомиться и общаться с женщинами, вестимо, эротическую привлекательность последних, связанную с желанием гетеросексуального мужчины совершать с ними половой акт. Перечисленное и близкое к подобному восприятию, влечениям и побуждениям происходит из-за влияния тела, причём инструкция «производи свои генетические копии» номинально первична, а у разумного существа становится вторичной, главное для человека в состоянии такого влияния – эмоции, ну и, разумеется, процессы их обеспечивающие. Для некиборга описанное можно понять, если вспомнить детство, когда мы интересовались типичными для усваиваемого гендера вещами, мальчишки всякими своими делами, девчонки – своими, а немногие дву- или безгендерные какими-то своими, смешанными или особенными; и в силу отсутствия соматически-обусловленного полового влечения девочки и мальчики были нам безразличны как половые партнёры. Но в определённый момент, словно щёлкнув тумблером, тело начало изменения в себе и запустились соответствующие инструкции, которые, в том числе с помощью биохимии, стали оказывать на нас влияние и тут же девочки и мальчики, а вернее девушки и парни, и совсем точно – самки и самцы вдруг обогатились новыми привлекательными чертами и, соответственно, умышляемыми потенциальными взаимодействиями. Зная это, влияние на формирование института супружества соматических биохимических процессов, инстинктов и иных инструкций, в том числе социальных, становится очевидным. А возвращаясь к киборгам, то будучи женатым ты имеешь усложнённые отношения, которые держатся не только на половом влечении выраженном в сексе, и хорошо, если не только на совместном хозяйствовании. Для кого-то это привычка, что, если честно, должно быть прискорбно, для иного это подлинная близость, будь она дружбой, приятельскими отношениями или чем-то похожим. Главное то, что начало бытия киборгом в состоянии отсутствия интимных эротических отношений осложнит их создание вплоть до уровня самого желания искать или начинать таковые. И можно не припоминать любовь, это ярлык для неокрепших умов, а по сути любовь – психоз; а как известно: психозы лечатся, соответственно и любовь тоже. Люблю ли я Иру? Да, каюсь, – болен. В данный момент я бы улыбнулся уголком губ, а может даже расплылся бы в улыбке, но нейроинтерфейс заблокировал это мимическое действие, так как в состоянии активного допроса осуществлял сохранение моего внешнего облика в беспристрастном, строгом состоянии. Последнее полезно, скажу я вам, даже в быту, например, когда так и хочется отвесить оплеуху какому-нибудь дураку, который понятия не имеет как следует перемещаться на автомобиле в дворе жилого дома и где можно, а где нельзя останавливаться, так ещё и выпучит глаза и всё отрицает, будто Правил эксплуатации автотранспорта не знает; в этот момент начинаешь яриться, а внешне остаёшься спокойным, конечно же, ни тон голоса, ни эмоциональная окраска речи не меняется, но слова подбирать нужно всё-таки самому.
– Ну ладно, к делу, а то я вас задерживаю своими расспросами, а это ваша задача, – улыбаясь вернул меня к действительности психолог.
– Наша, – я хотел улыбнуться в ответ, но нейроинтерфейс компенсировал мою попытку.
Из внесознательного молниеносно появилось воспоминание, как мы с Игорем забавлялись активируя этот режим и стараясь строить гримасы, а потом обменивались журналами компенсации и хохотали над тем, что бы получилось, если бы не действия нейроинтерфейса; конечно, смеха добавляла особенность изучения не фотографичных картин, а кодированных записей, интерпретация которых другим киборгом по правилам квалитативного восприятия получалась, скажем так, другой. Возвращаясь в настоящее я порадовался, что и правда обладал не только обширным программным обеспечением, позволявшим использовать множественные датчики моего искусственного тела для поиска веществ, но и соответствующими средствами для интерпретации показаний наблюдаемого человека. Ведение допроса с использованием этих программ и используемого ими специализированного тела было куда эффективнее, нежели только знания и опыт. А в совокупности это всё расширяло возможности специалиста нашего профиля до великолепных в своей широте границ профессиональной продуктивности. Правда я допрашивал, а вернее опрашивал не подозреваемого и мой инструментарий был в многом лишним, врать сотрудник управления не будет, так как не заинтересован в этом, скорее наоборот. Однако надежда на получение хоть какой-нибудь зацепки не оправдалась: хоть психолог сразу вспомнил Игоря из-за его расстройства, но ничего вносящего ясность не сказал. Специалист, составив все необходимые отчёты, аттестовал Игоря, как и ранее, не заметив ничего вызывающего подозрения ни в суждениях, ни в поведении, ни в взаимодействии с стимульным материалом с стороны испытуемого. Причём происходило это всё шесть суток назад, то есть за двое суток до окончания переаттестации – строго в соответствии с планами управления и отдела, в котором мы служим.
– Да, у него психопатия шизоидного типа, с запущенным, но вялотекущим гебоидным синдромом, а главное, да вам и самому прекрасно известно, явная эмоциональная тупость, хоть и с избирательным аффективным уплощением, – примерно так заключил мой собеседник. – Но несмотря на устойчивость к терапии, его расстройство слабовыраженное, ну а главное – этическая эмоциональность почти не девальвирована. Так что его профессиональной деятельности расстройство не мешает настолько, что я не допустил бы испытуемого к его специфическим трудовым обязанностям, – психолог развёл руками и постарался выразить сожаление. – Но нетрудовое бытие, конечно же, – он закончил с выдохом, – Для него явно тягостно.
Спросить о вероятности совершения суицида я не смог, да, именно так – не смог, а не решился или нечто вроде. Провожая психолога из кабинета и начав раздумывать что мне предпринять далее, я был остановлен тем же офицером службы внутренней безопасности управления, который с мной собеседовался. Он сообщил, что мне обязательно нужно поговорить с неким лицом, возможно обладающим полезной информацией. Пока офицер сопровождал меня в другой кабинет, я пытался понять, что это только что было, так как «некое лицо», «возможно» обладающее полезной информацией, к которому меня ведёт офицер службы внутренней безопасности управления Следственного комитета – даже для меня по-особенному странно. Начали появляться нехорошие мысли, сразу вспомнилась та гипотеза о высококвалифицированных злоумышленниках, «врагах общества»; а «некий человек» сотрудник некоей совсем тайной службы; стало не по себе, и это мягко сказано. Офицер оставил меня в кабинете: маленькой комнате, где помещался только терминал; видимо это сделано специально, так как кроме аппарата защищённой связи здесь ничего лишнего быть не должно.
Собеседник был мне незнаком, но он быстро приступил к обсуждению дела не останавливаясь на мелочах и, уж тем более, приветствиях; по всей видимости надеялся на мою прозорливость, ведь ничего кроме того, что он лицо, ответственное за здоровье сотрудников, среди которых был Игорь, незнакомец для своей идентификации не указал. Если он и правда надеялся на мою сообразительность, то не прогадал, если ранее среди сотрудников следственного комитета, равно как и на любой иной финансируемой страной должности нередко можно было встретить человека с разной степенью некомпетентности, вплоть до полной, усиленной общей бездарностью и даже задержкой умственного развития, то после люстрации и других необходимых реорганизационных мер, число таких индивидов было сокращено до минимума. И я, разумеется, догадался, что мой собеседник имеет необходимое служебно-должностное соответствие, так как само управление уведомило его не только о начале дела о пропаже сотрудника Следственного комитета, но и о том, что я – следователь этим делом занимающийся, сейчас нахожусь в управлении. А главное – в-первых, незнакомец что-то знал о Игоре, и в-вторых, был готов этими сведениями поделиться. Собственно в нашей короткой беседе он о этом без обиняков обмолвился; мой собеседник прямо заявил то, что Игорь был его пациентом и надо полагать, что в действительности именно этот человек последним виделся с моим пропавшим напарником.
– Рано или поздно вы в своих следственных мероприятиях выйдите на меня, я и не скрываюсь, к этому у меня нет причин, потому и поспешил связаться с вами, как только узнал о ситуации. Но проблема в том, что для официальной беседы с мной вам понадобится время на соответствующие формальные процедуры, а я, как и вы, заинтересован в благополучии Игоря в частности, и страны в целом, а потому приглашаю вас переговорить неофициально, все минимальные необходимости к этому я уже почти уладил.
После этих слов, а вернее информации куда мне нужно явиться, я несказанно обрадовался, так как появилась едва ли не гарантированная возможность получить так необходимые мне зацепки; а пригласили меня в Центральную больницу Министерства внутренних дел Петербурга, конкретнее: в отделение инвазивной медицины. Это то самое место, где и я, и Игорь, да и прочие киборги не только из нашего отдела или комитета, но и других «интеллектуально-силовых» структур, получили свои искусственные тела. Ясное дело, что я поспешил в назначенное учреждение.
Центральная больница МВД не особо отличалась от прочих в моём городе, исключая это самое отделение инвазивной медицины, которое, конечно же, не занималась сугубо протезированием и интеграцией человека в искусственное тело; и да, этот комплекс процедур именовался так скорее этически, нежели технически, но такого рода операции были основными. Главное внешнее отличие заключалось в усиленной охране – подлинный режимный объект, который оберегали в том числе и бывшие его пациенты. Но долго задерживаться на внешнем посту охраны не пришлось, меня уже ждали и незамедлительно сопроводили в отделение. Внутри, как и положено в режимном объекте, меня попросили отключить соответствующие функции нейроинтерфейса, которые осуществляют или помогают в фиксации информации и всём подобном. Нейроинтерфейс для служащих был запрограммирован к такой возможности, причём функции отключались на определённый срок, вплоть до нескольких часов, разумеется без возможности реактивации носителем. Однако следует отметить иллюстративность ситуации в стране тем, что я, как носитель, сам отдавал подобную команду, а служба безопасности лишь проверяла соответствующей аппаратурой корректность выполнения требований посещения. Ну а оружие внутрь вообще не стоило брать, к тому же я его в автомобиле оставил. После ряда проверок, осуществляемых, кстати говоря, очень быстро, легко было заметить, что сотрудники выполняли чёткое указание не задерживаться и максимально поспешить, меня повели в удалённый административный корпус. Регулярное повторение эскортом «поспешим» подтвердило последнюю гипотезу. Наконец, после преодоления показавшихся бесконечными коридоров, какой однако этот комплекс немаленький, сопровождающие остановились у одной из множества идентичных друг другу дверей и сообщили, что мне сюда. Ну что же, не буду заставлять никого ждать, тем более я больше всех заинтересован в спешке, исключая разве что пропавшего Игоря. В очень просторном помещении, обставленном в равном количестве мебелью и вещами нужными в канцелярской деятельности, так и оборудованием, подлинное назначение которого я не знал, но несложно было определить его то ли медико-исследовательскую, то ли схожую, вроде специализированно производственной, принадлежность, меня ожидали четверо, один из которых – мой недавний собеседник. Он сразу узнал меня, хотя понятное дело, что все собравшиеся ждали одного – когда приведут приглашённого в отделение, и пригласил войти.
– Я – Арслан Бабаджанович, фамилии назвать не могу, равно как своей должности и иных деталей. Без официального запроса это всё является неразглашаемой информацией. А так же я весьма кратко представлю других присутствующих; эти двое, – он указал ладонью на мужчин, сидевших на диване и не проявлявших к мне особого интереса, – Мои коллеги, они мне помогут, если я что-нибудь забуду. А это, – он кивнул в сторону мужчины, который, напротив, казалось не сводил с меня глаз, – Начальник нашей службы безопасности. Собственно, это его пришлось уговаривать организовать с вами встречу, так что можете поблагодарить его за разрешение, – начальник бросил на представлявшего взгляд. – Ах да, он, конечно же, будет следить за тем, чтобы я... мы, соблюдали рамки того, что можем вам сообщать.
Когда Арслан сделал паузу, я поспешил поблагодарить этого мужчину в защитной экипировке, в котором мне несложно было узнать киборга, в данный момент сосредоточенного всем своим инструментарием на изучении меня. Благодарить было за что, человек его должности отвечает за очень многое и мог запросто наотрез отказать и имел на это все права; раньше, исходя из своих шкурнических интересов, подобные начальники так и поступали – отказывали. Ну а что? Им-то что до чужих проблем? Наконец-то в руководителях подлинно ответственные индивиды, не путающие дух регламента с его формами. Он кивнул в знак признательности за оценку его поступка и как будто потеряв к мне интерес принялся изучать какие-то документы, хотя это мог быть некий трюк, но, скорее всего, мне кажется, и обычные для меня следственные маневры я вижу в действиях других.
– Итак, ввиду того, что вы, как мне думается, в некотором замешательстве, начну я. Согласны?
Я кивнул.
Арслан поспешил заверить, что ничего страшного с моим напарником с момента его поступления в отделение не случалось, даже напротив, Арслан, как врач и старший научный сотрудник, отвечающий за проект, но большего сказать не могущий, реализовывал новые методы терапии расстройств эмоциональной сферы, в том числе таких, как у Игоря. Напарнику предложили стать одним из пациентов, тем более он отлично подходил, так как является не только киборгом, а терапия требует интегрированного, как Арслан выразился «нейроблока», но и бывшим пациентом учреждения. Ввиду последнего, а также наблюдения у других специалистов, Игорь и его состояние было хорошо изучено. Мой напарник согласился и терапия с самого начала лечебных процедур дала результаты, Игоря ожидали после завтра на повторный сеанс, но в свете открывшихся обстоятельств и начавшегося расследования Центральной больнице и самому Арслану Бабаджановичу, как ответственному за проект, интересна судьба Игоря и влияние проведённых процедур.
Отвечая на мои вопросы Арслан пояснил, что терапия не является рискованными экспериментальными процедурами, но в-первых, особенность расстройства сложна, в-вторых, пациентов с именно таким поражением эмоциональной сферы, так ещё и киборгов, в стране в целом не так уж много, поэтому каждый случай несёт свои риски в терапевтической практике; даже в теории, имея кажущиеся исчерпывающие данные, всё полностью предусмотреть невозможно. После этого экскурса в профессиональную деятельность моего собеседника и её приложение к Игорю, я поспешил отметить, что для начала Игоря следует найти, и прямо заявил, что мне интересно, чем в последнем могут помочь присутствующие. Выясняется, что кроме сказанного – ничем. В беседу вмешался начальник службы внутренней безопасности и сообщил, что они сами подготовят необходимые документы, от нашего следственного отдела понадобится только официальный запрос. Это вмешательство я воспринял как сигнал к завершению краткой беседы и не ошибся, в чём убедился с слов Арслана, добавившего, что когда я покину больницу, то как ведущий конкретное расследование следователь смогу обратиться к части документов по Игорю, которую подготовил врач. Именно эти документы всё это время проверял суровый начальник надзорной службы и бросив на них последний взгляд, видимо максимально выполняя свой долг по проверке и недопущению всего «плохого», передал мне.
– Пока вы сюда добирались я постарался сделать текст понятнее неспециалисту, но время, время, – посетовал Арслан Бабаджанович, провожая меня.
Я попрощался ещё раз поблагодарив за то, что мне пошли навстречу и покинул помещение; а выйдя нисколько не удивился ожидавшим сотрудникам охраны. Пока я добирался до следующего пункта – отделения полиции, отвечавшего за район, где последний раз был замечен Игорь, попробовал изучить подготовленные Арсланом сведения. И да, они были распечатанными на утилизируемом пластике; почерковедческая экспертиза не поможет в виду машинописного исполнения, к тому же текст не содержал ничего лишнего и был составлен так будто автор – машина. Хотя последнее не диковинка, в сети можно бесплатно и без регистрации получить множество программ обрабатывающих литературный продукт созданный человеком, с всеми особенностями обусловленными последним, и приводящих его вот к такому квазимашиногенному состоянию.
– Да уж, и впрямь режимный объект, – хмыкнул я себе под нос.
Хотя ловить ни Арслана в частности, ни ЦБ МВД за руку я не собирался; но может стоит и их подозревать? Я отмахнулся от этих мыслей, они в деле не помогут, а скорее помешают; надо опираться на факты и нового в них то, что Игорь уже как бы и не такой безрадостный, почти безэмоциональный человек, как раньше, а это не могло не радовать, так как сей факт гипотезу о суициде или хотя бы бегстве от всего делал ещё менее вероятной. Картина-то обогащалась, но зацепок, могущих помочь в самом поиске, а не выяснении возможной причины пропажи, не прибавлялось. Или я что-то упускаю? Я думал над этим пока шёл до отделения полиции своим быстрым шагом. Это моё искусственное тело неутомимо, а вот психически я устал, вымотался эмоционально, но это нормально, однако заставляло подозревать себя в том, что я и правда мог что-то упустить. Вот поэтому и нужен напарник, у него может быть другой взгляд, он способен воспринять то, что невидимо первому несмотря на то, что таковое лежит на поверхности. Психическая усталость особенно замечалась, когда я по несколько раз перечитывал некоторые написанные Арсланом фразы, и не потому что они были сложными, а из-за какого-то ступора мышления; последнее тоже знакомо и нормально, вредно, но нормально. В общем, из понятого в изложенном Арсланом не было ничего нового в сравнении с тем, что он рассказал при встрече; либо мне так показалось и я опять-таки что-то упускаю.
– Ар-р-р, – прорычал я вслух и глубоко вдохнул, посмотрев в небо. – Действую поэтапно, согласно плана; пошёл!
Может так смогу отдохнуть мысленно.
В отделении полиции не спешили мне помогать, в отличие от нас, большую часть времени проводящих без занятий по профилю, у полицейских хватало типичных для них дел. Наконец переговорив с старшим отделения, известное дело, всё местное руководство отправилось по домам, я получил доступ к записям о местных происшествиях. Я и не рассчитывал получить какие-то зацепки из них, и мой расчёт оказался верным; главным разочарованием стало полное отсутствие каких бы то ни было следов о Игоре в базе данных по видеофиксации патрульными автомобилями. Мой нейроинтерфейс, подключившись к базе данных тут же проверил всю информацию на предмет соответствия сведениям из личного дела пропавшего напарника. Опрос личного состава отделения хоть и сулил возможность какого-то прогресса, но временные издержки были несопоставимы с этой вероятностью; однако как пункт плана следственных действий сие мероприятие я отметил, возможно на завтра. Так, подлинно ни с чем, я побрёл к автомобилю; спешить было некуда – город встал в заторах и у меня есть час-два, чтобы собраться с мыслями. Я мог отправиться к метро, но после освобождения дорог автомобиль мне пригодится, так что я выбрал ожидание. Тем более запрос на исследование квартиры Игоря я отправил давно и проблема была не с наличием или отсутствием группы, а с санкцией прокуратуры на вторжение в жилище, частная собственность и неприкосновенность персонального бытия как-никак. А потому торопиться в место службы мне было незачем, или я что-то упускал, и вот чтобы понять как действовать в дальнейшем лучше я намеревался немного отдохнуть в автомобиле – успокоиться и сторговаться с мыслями. Чтобы нейроинтерфейс не помешал может и хоть сколько-то важными, но скорее незначительными уведомлениями и «помощью», я отключил большую часть его функций, сходное состояние как перед отходом к сну. Разумеется, службы по экстренному оповещению, например, о новых сведениях полученных или найденных системой городского наблюдения, я оставил активными. Добравшись до своего транспортного средства, если таковым философски не считать и моё искусственное тело, ведь оно точно – не я, так ведь, я откинулся в водительском кресле и сложив руки на груди, закрыл глаза, стараясь расслабиться, разумеется сугубо мысленно. Задремать мне никак не позволило бы моё состояние обеспокоенности, да и не настолько я устал психически, чтобы вот так уснуть. Да, такой отдых полезен, сначала я успокоился, благо нейроинтерфейс в режиме ассистирования отдыху создаёт нужное биохимическое состояние, а затем... А затем кто-то с воплем «Ба!» с силой пырнул меня чем-то твёрдым и острым в бок, что заставило меня, в состоянии нейроинтерфейса отстранённого от помощи в управлении телом, метнуть последнее к рулевому колесу; автомобиль даже накренился набок. Я ошарашено бросил взгляд на заднее сидение, а на нём сидел Игорь и через хохот еле выдавил из себя: «Аха-ха, что, испугался?!» Я не мог поверить показаниям своих оптических датчиков: на заднем сидении моего автомобиля был Игорь, а вернее некто с таким же искусственным телом как у него, и заливался хохотом, то хлопая себя по ноге, то показывая на меня пальцем и отпуская колкости. Я терялся, что в этой картине было более подозрительным: то, что пропажа внезапно нашлась сама или то, что человек знакомый мне годами и представлявший из себя образцового «принца Несмеяна» с перманентно угрюмым видом, предстаёт вот в таком неимоверно весёлом состоянии. Я был в полной растерянности, ну а нейроинтерфейс ещё в момент обращения мной первого взгляда на незваного гостя привёл тело в боевой режим.
– Кто ты такой? – протянул я.
январь 4716
(с) Algimantas Sargelas