Часть 11 Если что-то выглядит как...

– Опаздываешь! – услышала от напарницы вбежавшая на кухню женщина, не накопившая особенно характерного в россиях для представительниц её профессии избыточного веса хотя уже давненько отметила сорокалетний юбилей.
– Пробки... – бросила она женщине немного старше, много стройнее и слабовидящей, последнее выдавала необходимость носить очки.
– Какие ещё пробки?! – искренне удивилась собеседница, ведь в Кацапетовке не то что персональный, но и любой иной транспорт был настолько редок, что исключая несколько проспектных дорог, водителям и программам-пилотам нередко приходилось медленно продвигаться среди занявших проезжую часть людей, неприкосновенно раздвигая их угрозой приближения своей массы и размера.
– Откуда я знаю какие пробки? – так же искренне удивилась прибывшая, спешно раздеваясь и завязывая за спиной пояс фартука. – Зин, я тебе электрик что ли?
– Ох, Люська, – с смешком и прищуром ответила слабовидящая.
– Ночью, наверное, выбило пробки, так что будить меня было некому.
– Ну, хоть выспалась, хотя выглядишь не очень.
– Чем-то?
– Почему помятая такая? – возможно намекая на другие причины сложностей с пробуждением, поинтересовалась пунктуальная повар.
– Гладить некому, – буркнула в ответ женщина, памятуя о муже, вызвав понимание у пусть по-другому, но тоже одинокой напарницы, прекратившей допрос. – Я погляжу ты почти всё сделала... – инспектируя результаты работы в поисках дела для себя, констатировала результат Люда.
– За три часа-то, ещё бы... – с намёком и плохо скрываемым неудовольствием отметила очевидное Зинаида, покосившись на плохо окрашенные кистью в белый цвет дверцы хранилища под разделочным столом, скрывавшие сумку, содержащую спрятанное важное.
Настоящая кухня принадлежала детскому саду и Зина, накормив детей состоящим из единственной требующей приготовления манной каши завтраком, теперь доделывала обед: рассольник на первое; отварную капусту с котлетой по-московски (на самом деле банально переименованная по-киевски, но только за произношение этого грозил двухлетний срок, как "сочувствующему режиму фашистской хунты неблагонадёжному западному наймиту") на второе; и кондитерского печенья "Юбилейное" с сладким чаем в качестве десерта; в общем, как всегда очень не очень полезное для здоровья меню. Опоздавшая напарница, словно прочитав мысли поглядывавшей вбок, вспомнила о весьма важном их совместном и традиционном предприятии – воровстве, и без длинной мысли о сегодняшнем отчасти малом, но могущим иметь большие последствия своём поступке, начала хоть и издалека, но с явным и понятным вектором к материальным ценностям.
– М-м-м, свежая что ли?! – почти выкрикнула Мила, попробовав капусту, оказавшуюся не пересоленной и не представлявшей из себя кашу-жижу, которая вынужденно получалась при приготовлении в пищу гнилых овощей; но на риторический вопрос напарница отвечать не стала, сомнительно что из уважения к поварской квалификации интересующейся, скорее из более простых и практичных соображений. – Без обид, но рассольничек как-то жидковат, – фигурально лисоморфируясь, протянула критиканка, – Мясца маловато...
– Нор... – поперхнулась напарница, нервно поправив очки и галопирующе теряясь от генерации и генерализации образа ревизора, – Нормально в нём мяса. И огурцы все на месте! – и солгала, и нет Зина, не покусившаяся на сомнительного качества, но нормального для страны её пребывания, овощной ингредиент, доведённый до состояния соленой инсталляции аля "Вода, соль и пищевой краситель 'огурец'".
Реакция слабовидящей женщины более чем естественна, ведь к непростому быту каждый россиянец, а в особенности младший, проживающий в авангарде русского мира среди малых, ясное дело недалёких и слабовольных, народностей, взятых россиями под опеку, на границе с чуждым западным миром, получал совершенно не иллюзорную угрозу попасть под бдительный взор кого следует и отбыть куда положено, за что надо, ведь невиновных в России нет! Последнее, так же как и многие, кажущиеся западному разложенцу совершенно безвинными деяниями, суждениями и даже помыслами, является экстремизмом, содержащим ряд преступлений, например "оскорбление власти", "разжигание ненависти и вражды по отношению к группе 'желаемоевписать'" или статья №5148 УК Западной Младороссии "Мыслепреступление порочащее честь Родины". Хотя 5148-ую и ряд подобных ей можно вменить почти за что угодно, вплоть за бездействие, в том числе по причине бессознательного состояния или вообще смерти (кстати, преждевременная кончина без уважительных причин уже как девять месяцев более не шутка, а экономическое преступление); впрочем, эти статьи отвечают задумкам, для которых создавались. Так что опоздание Люли могло иметь куда более хитрые причины, таящие в себе коварный заговор в свою пользу против напарницы, в полном согласии народной поговорке "Себя выручай, хоть родных изобличай!".
– Ах ты... – готовилась прошипеть Зинаида, возможно представляя как ей в тюрьме будет особенно щекотливо без очков, но не успела.
– Ты чё? – опешив от наблюдения в изменениях выражения лица напарницы, протянула Люда.
– Я чё? – по большей части растерянно и так же как собеседница непонимающе, переспросила слабовидящая. – Это ты чё?!
– Чё?! – резюмировала опоздавшая, отчего приняла в лицо жестяную миску, секунду назад, до того как попалась под хват Зинаиды, хранившую удалённые сердцевины томатов.
– Блядь! Сука... – простонала Милаша, схватившись за физиономию. – Крот ебучий... Хули попала-то? Бля-я-я... – через несколько секунд, когда боль отступила и предварительно удостоверившись, что добавки не будет, а последнее являлось особенно важным, ведь совсем рядом с местом недавнего пребывания миски располагалась толстенная чугунная сковорода, раненая добавила, – Дрищко, метр в прыжке, ёпт, откуда сила-то такая?! Пизда-а-ец... еб-а-ать. Сука! ... Ты чё, ёбнулась?!
– Не-е... Нет, – наконец выдавила Зинаида.
– За ранение к мясу ещё и капуста полагается, – решив, что сказать прямо, вероятно, будет лучше и следовало так поступить сразу, как и привыкли в быту россияне.
– Ишь чего захотела! – мгновенно войдя в режим оскорблённого несправедливостью народного дружинника-судьи и уперев руки в бока, выпалила метательница. – Прогуляла, подругу чуть до удара не довела, а ей мяса подавай!
– Подругу? Это по-дружески что ли? – мгновенно забыв о образе потирающей лицо ссутуленной жертвы, вошла в совеЦкий транс Людмила. – Ну опоздала, что мне теперь, на коленях виниться или с голоду помирать?!
– С голоду она помирает, видали! – обращаясь то ли к духам предков, то ли к своей воображаемой публике, которую призывала в свидетели и, скорее всего, соучастники, демагогически парировала слабовидящая. – Детей обворовывает она из нужды, а не из жадности и возможности; а квартира муниципальная по льготной аренде у дяди Васи!
– Уговор есть уговор, с своим делай что хочешь, а наше питание псинам отдавать я не позволю!
– Людка, – наполовину превратившись в нечеловеческого вида существо, возможно от одержимости некими кухонными демонами, Зина прорычала, – Пёселей не трожь!
– Я их и не трогаю, только эти бродячие собаки меня сами схарчат – подвернись им удобный случай!
– Потому что им податься некуда, ты с ними ласково и они так же будут, – столь же внезапно смягчившись, как и рассердившись ранее, ответила слабовидящая. – С вчерашними макаронами смешаю капусту и мяско – сытно, столько хвостиков... – уже мечтательно, с дрожью в голосе, продолжила повествование Зинаида, – Протянет ещё пару суток. А детей родители дома кормят, – опять изменившись, добавила она, – Потерпят, не исдохнут!
– Моя не потерпит! – выпалила Мика. – Мне и квартиру сдают из-за ребёнка-иждивенца, а его кормить тоже надо. Зинка, не жлобься... – без напора закончила опоздавшая.
– Ей семнадцать, тоже мне дитё! – не сдавалась напарница скорее из принципа, хотя украденное из причитающегося для двух мясных блюд являло собой неплохой пищевой куш для небогатых младороссцев, не говоря уже о нищих кацапах.
– Вот именно, семнадцать, она не только много ест, ведь главное её приодеть и обуть, девчонка молодая, пора ей нормального мужика искать, а то ухватиться за первого попавшегося и привет... – после этих слов опоздавшей возникла молчаливая пауза.
– Или даже такого не найдёт... – выдохнула Зина.
– Вот именно... Так что даже на еду денег нет. Тебе ли не знать, подруга! – заискивающе резюмировала Милуша.
– Ладно, – с неохотой, возможно стараясь утешить себя тем, что напарница теперь в долгу перед ней, сдалась слабовидящая.

– Добавки? – с нежной улыбкой поинтересовалась повар у мальчика, вставшего на цыпочки у окна выдачи. – Вот, держи, – сопроводила она вручение ещё одного "второго" после утвердительного кивка ребёнка; хлебо-луко-чесночных котлет с намёком мяса она не жалела.
– Закрывай уже, – вполголоса попросила напарница. – Покурим, – выдохнула она с негой, устраиваясь на табурете у вытяжки, будучи удовлетворённой полученной долей от украденного.
Повара закурили. Зинаида сняла очки и закрыв глаза, откинула голову в наслаждении отдыхом, прежде всего для ног – настояться за сегодня она успела. Впереди ещё предстояла работа: полдник – дело пустяшное, а вот мытьё посуды и общая уборка кухни – посерьёзнее, так что женщина не сняла символ предстоящего труда – фартук; последний покрывал тёмно-фиолетовое, почти чёрное платье-реглан, до которого не доставали собранные в грубый пучок средней длины русые волосы. Только докурив она открыла глаза и предлагающе протянула напарнице ополовиненную упаковку печенья, та с смешком отказалась, что оказалось заразным: повара расхохотались. Они были в том возрасте, когда уже не пробовали ничего другого, но ещё знали что существуют иные изделия, а не только пропитанное техническим пальмовым маслом печенье; потому его и не воровали, такого "добра" им даром не нужно.
– Скрипка для полонеза, – заявила предложившая.
– Всё лучшее детям, – подхватила напарница.
Обе смеялись.
Потешались они не над детьми, которые не знали отличного, и думали, что вот такое печенье – лакомство, хотя сравнивая с прочими вкушаемыми ими блюдами, не так уж в своих оценках малыши и ошибались; так же они не знали ничего другого кроме Кацапетовки и, скорее всего, каждому из них не суждено было узнать и в будущем, так как Первый район досуга и быта – это социальный горизонт событий, покинуть который способен не всякий из добровольно к нему приблизившихся, не то что родившийся внутри.

– Если б ты могла решать, – начала разговор после молчаливого перекура и чаепития Мила, – То какой указ издала бы? Вот любой можешь!
– Тебе мало что ли? – с долей шутки в шутке поинтересовалась Зинаида, наклонив голову и пристально вперив в напарницу занесённый над очками взгляд.
– Я серьёзно, Зин, – протянула Милася с нотками напускной обиды в голосе, как это делают подростки, вчерашние малыши.
– Расстреляла бы всех, – после краткой паузы для размышлений ответила слабовидящая.
– Чё? – с смешком, видимо раздосадованная так и не воспринятым всерьёз вопросом, воскликнула Мила.
– Если по завету Ильича кухарка станет управлять государством, то ради последовательности буду руководствоваться тем, что родину спасут массовые расстрелы.
– Бред какой-то...
– Конечно, но когда у нас по-другому бывало?
– Может и бывало, – с расстройством, скорее от того, что разговор пошёл совершенно в другое русло, нежели задумывала и желала она, буркнула Люся.
– Если уж я – повариха при простецком вопросе сразу думаю о расстрелах, то что-то сильно сомневаюсь будто иначе бывало... – после секундного молчания, Зина начала нараспев совершенно неоригинальное, но оттого более правдивое, – Я другой такой страны не знаю, где так вольно, смирно и-и-и отряд песню за-а-пе-вай!
– Да нет конечно...
– Кстати, давеча стреляли...
– Хоть взрывали, моя хата с краю, под лежачий камень вода не течёт, а я в своём уголочке лежу тихо.
– И несу потихонечку... – но встрепенувшись, слабовидящая напарница осеклась словно вспомнив о чём-то очень важном, и тут же поспешила сообщить, – Видимо недостаточно тихо сидела, тебя спрашивали тут.
– Кто? – и с азартным интересом, и с некоторым беспокойством спросила Людмила.
– Хозяин.

Оглавление

Copyrights ©Algimantas Sargelas; all right reserved