Архипыч

Архипыч отчётливо понимал, что эта чернота ночи странно тепла ему, хотя на дворе был трескучий мороз, но Архипыч мог биться о заклад, что на улице по меньшей мере 20 градусов тепла. Такие оказии с ним происходили всю неделю: то он кота заприметит, где кота никакого нет, да что там кота, немыслимые стаи чёрных птиц кружили бывало над головой мужика. Всё было бы проще, если бы Архипыч дружил с бутылкой и постоянно засыпал на дне стакана, но вот ведь незадача, он был трезвенник, пуще того, неприличный трезвенник, который отказывал себе в маленькой доле от шкалика, когда рубал с приятелями в домино. Сумасшедшим он себя также не считал, так как такое диво, как коты, гуляющие по воздуху и исчезающие внезапно вникуда, были бы для сумасшедшего чем-то странным или же, напротив, нормальным. Но беда Архипыча была в том, что ни нормальным, ни странным для него это не было потому, как его приятель Гриша аналогично видел такие же картины, но только в присутствии Архипыча. Беда была и с стаей птиц – кроме Архипыча её не видел решительно никто из окружающих.

Ввиду особого отсутствия аналитических способностей, Архипыч поднял грубую мужицкую ладонь и с словами: «А пёс с ним» резко махнул рукой. Ни странно, ни нормально, а морок какой-то, ну и пусть он будет; примерно к такому заключению пришёл наш герой.

Жизнь мужика-мастерового и с такими невидалями была спокойная: утром работа на верфи до позднего вечера, а затем приятельские посиделки за домино. Всё так и было до поры, до времени, когда тридцать шестое шупальце гиганского осминога не утащило свеженький сруб с верфи, где трудился Архипыч. Ктулу подумал бы Архипыч, если бы знал такое имя, но он подумал совсем другое. Я не буду приводить здесь цветущей ругани мастеровых при верфи, но коротко отразить её можно одним словом, являющим собой квинтэссенцию и вербализацию мужицкого заключения любой неурядицы, слово это – «бля». Именно так: «Бляя…» - подумал Архипыч и почесал затылок под шапкой.

Не сказать, что Архипыч был силён в анализе и прогнозе ЧС, нет, но мужик точно понял, что метаморфозы от кота в стаю и затем в осьминога (хотя это скорее стоног), имеют перспективу чудища, которое всю верфь утащит, и тогда накрылась работёнка. А работёнку Архипыч любил;  не было у него ни жены, ни особых близких, был он мужик смурной и любил только свой непростой труд, до слёз любил, так что иногда работал задарма, лишь бы работать. Но дело он своё знал на отлично. Вот и сейчас новенький сруб красивой ладьи, что так популярны у купцов-промышленников в сплаве по рекам своих товаров, сделал реверанс и утоп в могучей хватке чудо-юдо осьминога. К слову сказать: сруб не развалился, что говорило о качестве работы. Последнее обстоятельство, видимо, порадовало бы Архипыча, но рядом не было такого проницательного наблюдателя, как мы, чтобы сообщить такое наблюдение.

Архипыч наблюдал воду в бухте глазами, походящими на серебряный рупь, в этом он был солидарен с остальными рабочими верфи, но, куда уж там, они просто были жалкими подражателями управляющего верфи, у которого глазки были величиной с, хм, большие они были, короче.

Возвращался Архипыч домой с тяжёлым грузом на душе, даже в сердитости пнул кота, привычно вырулившего из-за угла и направившегося мелкой поступью на балкон третьего этажа прямо по стене. Кот, к слову сказать, оказался весьма стойким и вместо обычного: «мяу», получил ускорение ракеты и ушёл по баллистической траектории в стену, украсив её чёрным пятном, которое вмиг исчезло.
Маг больно стукнулся головой о край трона, но был интеллигентен и не ругался, а только лишь вновь сосредоточился.

Вереница событий гудела в голове Архипыча, его томила та неизвестность, с которой он столкнулся, и тут, как по заказу враждебных сил, ударил ливень.

Мир, в котором жил Архипыч, был полон «странностей» по меркам нашего мира, ночью ударяли морозы, а днём стояла жара. Так и сейчас, после полуденной жары ударил ливень, что бывает часто, а к вечеру это схватит мозорец, переходящий в «дыхание севера» ночью.
Архипыч это знал, но от этого мокрота не становилась приятнее; да и всё ничего, но сруб корабля… Архипыч не знал, что делать, он решительно потерялся, с всей мужицкой волей и закалкой его мир, его решимость – рухнули перед неизвестностью, которая, как здешние коварные на мороз ночи, разинула пасть пустоты, готовая поглотить разум Архипыча. «Только не мой мозг!»-  мог бы выпалить он, но не знал такого перла.

Всю ночь мужику было не до сна, он ворочался и не смыкал глаз; оживали картины гибели сруба, кот, стая ворон покрывала мужика пеленой чёрноты. Хотя Архипыч приободрился, выдумав, что если уж осьминога видели все, то возможно, этот осьминог не имел к нему непосредственного отношения, а вот за так утащил сруб, глянулся он ему,  может. Архипыч сам частенько замечал за собой страсть к помещению в карман понравившегося предмета и, хотя был часто бит за такую страсть, её не предавал.

Маг сладко потянулся на троне, который основательно протёр своей задницей. Вот, кстати, какая штука: говорят, что тролль чемпион по регенерации клеток организма, но человек чем хуже? Задница мага, и без того не выдающаяся мясистостью, смело держала неравный бой с каменным троном, отвоёвывая у него миллиметр за миллиметром, а ведь его, трона, плоти. И никакая магия тут непричём. Собственно, маг был так себе, можно сказать недомаг, мажок или даже мажонок. Откуда я это знаю? О, мне лучше всего знать, так как этот, эм, с позволения сказать маг, вот прямо предо мной. Мы уже десять месяцев торчим в этой комнате, в которой застряли с этим троном, запитанным на магию изменения окружающего, ну и этим магом, конечно, и понятия не имеем, как выбраться. Поэтому и рассказываю всякие былины, которые могу отсюда наблюдать. Но это присказка, сказки вообще не будет, да и маг мешается, растирая лоб и постанывая, лоб видимо болит, трон твёрдый и холодный. У меня задница замёрзла на нём сидеть по очереди! Я хочу поспать лёжа, а не на этом булыжнике! Но мои дела к этому не имеют никакого отношения. Главное, это Архипыч.

Вот этот самый Архипыч сейчас брёл в смятении чувств к верфи, на которой работал. Его глодали мысли: «Осьминог это из его цирка или нет?», «Будет работа или нет?» и если нет, «То это конец или начало чего-то нового?»

(с) Algimantas Sargelas